"Тед Чан. Деление на ноль" - читать интересную книгу автора

доказательством?
- Господи, ты что, шутишь? Это разница между присвоением единице и
двойке одного и того же значения и интуитивным пониманием. Я больше не могу
держать в уме понятие четко разграниченных количеств, мне все кажутся
одинаковыми.
- Я не о том говорил" - сказал он. - На самом деле никто не может
испытывать, это как поверить в шесть невозможных вещей до завтрака.
- Откуда ты знаешь, что я могу испытывать?
- Я пытаюсь понять.
- Не трудись. Терпение Карла иссякло.
- Как хочешь.
Он вышел и отменил заказ.
После этого они едва разговаривали, обмениваясь лишь необходимыми
репликами. А через три дня Карл забыл нужную ему коробку со слайдами,
вернулся с полпути домой и нашел на столе ее записку.
В следующие мгновения Карл интуитивно постиг две вещи. Первое озарение
пришло, когда он со всех ног бежал по дому вне себя от страха, не взяла ли
она цианид на химическом факультете: а осенило его, что раз он не может
понять, что толкнуло ее на такое, то не может вчувствоваться, пережить то
же, что и она.
Второе озарение снизошло, когда он кричал и бил кулаками в дверь: он
испытал дежа-вю. Это был один-единственный раз, когда ситуация показалась
знакомой, но была при этом гротескно вывернута наизнанку. Он помнил, как сам
был по ту сторону запертой двери, на крыше здания, и слышал, как его друг
бился о дверь и кричал ему: "Не делай этого!" И стоя по эту сторону двери в
спальню, он слышал, как она плачет, парализованная ужасом точно так же, как
был парализован он, когда был за дверью сам.

8

Гильберт однажды сказал: "Если математическое мышление ущербно, где еще
нам искать истину и непреложность?"

8a
Наложит ли попытка суицида пожизненное клеймо? - спрашивала себя Рене.
Она выровняла уголки бумаг у себя на столе. Станут ли ее отныне, пусть
неосознанно, считать неуравновешенной или взбалмошной? Она никогда не
спрашивала Карла, не тревожили ли его такие мысли, может быть, потому, что
не держала на него зла за его несостоявшийся прыжок. Это случилось много лет
назад, и любой, увидев его сегодня, сразу же признал бы в нем здорового
человека.
Но о себе Рене не могла сказать того же. В настоящий момент она не
способна связно обсуждать математические проблемы, и у нее не было
уверенности, сможет ли она когда-нибудь. Увидь сейчас ее коллеги, они бы
просто сказали: "Она выдохлась".
Покончив с бумагами, Рене ушла из кабинета в гостиную. После того как
ее формализм обойдет научные круги, потребуется пересмотр признанных основ
математики, но затронет это лишь немногих. Большинство поведут себя как
Фабризи: механически прочтут доказательство, оно их убедит, но не более
того. Так остро, как она, это почувствуют лишь те немногие, кто