"Федор Чешко. Пророк" - читать интересную книгу автора

обволакивало сознание. И поэтому он упустил тот миг, когда там, внизу, в
эти ставшие привычными и незаметными звуки вплелись другие - осторожный
шорох крадущихся шагов, сиплое настороженное дыхание... А вот новый запах
он уловил сразу, лишь только тот прорвался сквозь влажную мглу тумана -
запах мокрой кожи и мокрого металла. Запах смерти. Запах людей.


Как ни старайся идти бесшумно, а мокрые ржавые листья при каждом шаге
шуршат и трещат на весь лес. Нет-нет, да и попадет под каблук сучок или
прошлогодний желудь, и от громкого щелчка аж закладывает в ушах. И Палыч,
чья обезноженная туманом фигура маячит впереди и левее, замирает на
секунду и яростно трясет кулаком: нишкни, дурень!
Как Палыч умудряется беззвучно двигаться по этому шуршащему и
трескучему? Как он умудряется не спотыкаться, когда ноги по колено уходят
в вязкий серый туман, и там, в этом тумане то и дело оскальзываются по
невидимому, натыкаясь на невидимое, проваливаются в невидимое...
И как Палыч умудряется в этом тумане, в котором не видно даже
собственных ног, находить следы секача-подранка и идти по ним с
безошибочностью хорошо натасканной собаки?
Надо стараться не думать об этом. Стараться, чтобы не тряслось ружье
в дрожащих от холода и страха руках. Стараться, чтобы меньше шуршало и
трещало под ногами. Стараться, рассмотреть хоть что-нибудь в этой серой
мгле, заливающей землю.
Шаг... Еще шаг...
И вдруг - почти в самое ухо - чуть слышный полушепот-полувыдох
Палыча: "Замри!" И через секунду: "Держи правей меня шагов на десять и не
зевай. Он близко."


Две маленькие двуногие фигурки - нелепые и неуместные в этом
промозглом мокром лесу - двигаются, копошатся там, внизу, по колени в
туманной мгле. Остановились. Сблизились. Стали расходиться. Отсюда,
сверху, они кажутся такими смешными и неуклюжими... Но в их руках влажно
поблескивает смерть. Она мелко дрожит, потому что дрожат их руки. Потому,
что они боятся. Боятся. Но идут. Идут. Но боятся. Как отчетливо веет от
них напряженным ожиданием и страхом! Но - идут.
А оттуда, из кустов, откуда раньше исходили боль и страдание,
накатывается сатанинская злобная радость, яростное ликование: те, кого
ждал тот, умирающий в кустах, пришли раньше, чем смерть. И он успеет.
Что будет дальше? Этот вопрос пророк не задает себе никогда. Он
просто видит. Видит яростный бросок смертельно раненного секача, видит
вспышку запоздалого выстрела, и кровь, хлещущую из человеческой ноги,
распоротой от лодыжки до бедра...
Предупредить? Помешать? Стоит ли? Много раз он пытался спасать людей
от неотвратимых бед. От бед, которые со странным усердием люди создают для
себя сами. И что же? Нашелся ли хоть кто-нибудь, кто внял бы его
предостережениям? Нашелся ли хоть кто-нибудь, кто потом не проклял бы его,
сочтя виновником своей беды? Так зачем?
Пророк не спрашивает себя, как сложатся судьбы людей, если он
вмешается в них. Он просто видит. Снова видит ярость раненного секача,