"Федор Чешко. Перекресток" - читать интересную книгу автора

твердого). Можно было встать, отодвинуться, но ни вставать, ни двигаться
не хотелось - хотелось спать.


Большелобому ужасно хотелось спать, промозглая росная трава жестоко
холодила тело, и хорошо было бы встать, прогнать сонливость и холод
резкими быстрыми движениями, но двигаться нельзя. Нужно лежать и ждать.
А ночь уже на переломе - холодная, сырая, светлая... Это плохо, что
она светлая. Пусть бы лучше небо заволокли тучи, пусть бы землю укрыла
тяжкая шкура мрака. Тогда Большелобый сумел бы невидимым и неслышным змеем
проскользнуть мимо костра, мимо сидящих у порога Вислогрудых - туда, в
хижину, где Сероглазая.
Но небо ясно и звездно, оно не слышит мольбы Большелобого. Нужно
лежать, мокнуть в холодной траве, маяться предчувствием страшного и ждать,
ждать, ждать. Может, хоть что-нибудь случится, хоть что-нибудь даст
надежду на лучшее...
Большелобый ждет. Ждет давно - с тех пор, когда понял, что посланные
за ним в погоню охотники не хотят догонять и ловить, что можно вернуться к
хижинам и попытаться спасти Сероглазую. Он уже лежал здесь, в траве, когда
тонул в небесной крови закат, когда Умеющие Рожать раздавали охотникам
вечернюю пищу. Некоторые охотники проходили совсем рядом и не видели его.
А потом об него споткнулся Дуборук, и Большелобый испугался, что сейчас он
захочет узнать, обо что споткнулся, посмотрит вниз и увидит. Но Дуборук не
стал смотреть вниз. Он стал смотреть на верхушки деревьев и свистеть. И
ушел. Дуборук хороший...
Что это, что?! Вислогрудая, которая ближе к костру, свесила косматую
голову на костлявую грудь. Не шевелится. Дышит ровно, глубоко. Спит? А
вторая клонится, клонится к земле... Упала. Не двигается. Уснули обе? Он
дождался?!
...Во мраке хижины не видно лица Сероглазой, но шепот ее
(тихий-тихий, не громче вздоха) выдает: она плачет. Плачет и шепчет сквозь
слезы:
- Ты? Тебя не догнали?
- Я спрятался. А теперь пришел...
- Они говорили, что тебя надо убить... И еще они говорили: Праматерь
наказала Рваную Грудь смертью от рысьих зубов. За то, что не сумела
научить меня чтить обычаи предков. И еще говорили: надо отвести Сероглазую
в лес, сломать ей руки и ноги, вырвать язык и оставить на съедение хищным.
А завтра они не станут говорить. Завтра они станут делать...
- Не смогут делать. Мы убежим. Костер у входа погас, Вислогрудые
спят. Пойдем, лес велик.
Вздох Сероглазой похож на жалобный стон:
- Не убежим. Догонят. Поймают.
- Не поймают. Пойдем. Я знаю место, где не станут искать.
Большелобый осторожно отодвигает тяжелый полог, выглядывает (не
проснулись ли Вислогрудые?), и ночной холод обжигает его взмокшее от
духоты хижины и страха лицо...


Прикосновение чего-то холодного, мокрого словно обожгло лицо.