"Максим Чертанов, Дмитрий Быков. Правда" - читать интересную книгу автора

шерсти", чтобы промочить горло, отдышаться и обдумать план дальнейших
действий, и был крайне удивлен тем, что столики убраны с привычных мест,
стулья расставлены рядами, на них сидят незнакомые люди и слушают
маловразумительные русские речи. "Но, по крайней мере, наш cocu[1] сюда не
проникнет, - подумал он. - Можно пересидеть. А эти типы забавны". Он ослабил
воротничок и повертел головой, осматриваясь. Он любил новые знакомства. Люди
интересовали его. Всегда и везде был шанс встретить человека, с которым
можно делать дела. Хорошеньких женщин, правда, вовсе не было; это удручало.
Но, как говорят французы, не всегда можно иметь все сразу и со всех сторон.
- А это кто? - спросил он Кржижановского и ткнул пальцем в угол. - Вон
там, в пенсне?
- Мартов. Один из самых уважаемых людей в партии...
- Мартов? С этакой синей бородой и пейсами?
- Ну, Юлий Цедербаум, если хотите. - Кржижановский равнодушно пожал
плечами. - Здесь почти у каждого рабочий псевдоним.
Любознательный Владимир Ильич продолжал свои расспросы, все так же
бессистемно показывая пальцем то на одного, то на другого; через пару минут
он уже знал, что нахохленная старушенция в первом ряду - Вера Засулич, тощий
молодой человек с козлиной бородкой - подающий надежды Петя Красиков,
изысканно одетый коротышка с хомячьим личиком - эстет Луначарский; ему были
заочно представлены Дан, Аксельрод, Либер и еще прорва разного народу.
- ...Это Кольцов... - терпеливо перечислял Кржижановский. - То есть
Гинзбург...
- Послушайте, почтеннейший! У вас здесь какой-то кагал.
- Вы великорусский шовинист? - спросил неприятно удивленный
Кржижановский.
- Ни в коем разе. Я интернационалист. Если хотите, я сам в душе еврей.
Я даже считаю, что в наше время всякий порядочный человек должен быть
немножечко евреем. Просто любопытно.
Ленин говорил искренне: он никогда не придавал ни малейшего значения
национальности человека, которого намеревался втянуть в очередную
коммерческую аферу, или дамы, с которой заводил интрижку. Все люди делились
для него на тех, с кем можно было делать дела, и тех, кто дли этого не
годился. С евреями было можно, очень можно. Надо только не зевать, ибо
всякий еврей мог быть союзником лишь до известного предела. Помимо общих, у
них были еще и свои собственные дела, о которых Ленин знал очень мало. Он
знал только, что если доходит до них - любые общие интересы летят к чорту.
Впрочем, на то и щука в реке, чтобы карась не дремал.
- С другой стороны, - со вздохом заметил Кржижановский, - нельзя
отрицать, что у жи... у евреев имеется опасная склонность к созданию
собственных групп и группочек... Вот, например, бундовцы: они недовольны и
просят федерации.
- А! Они всегда чем-нибудь недовольны и чего-нибудь просят, - сказал
Ленин: он понятия не имел, кто такие бундовцы, однако же по природной
сметливости понял Кржижановского совершенно правильно. - А хоть один русский
у вас есть? - поинтересовался он.
- Сколько угодно. Вот, например...
Владимир Ильич поглядел в ту сторону, куда указывал его собеседник. Там
сидели двое молодых людей ярко выраженного славянского типа: один носил очки
и вид имел добродушный, второй был смазлив, вертляв, кудряв и очков не