"Максим Чертанов, Дмитрий Быков. Правда" - читать интересную книгу автора

от Европы не оставили; Феликса и из гимназии-то исключили именно за то, что
прилюдно дал пощечину учителю-немцу, позволившему себе оскорбительное
высказывание в адрес польского дворянства) лишь добавляли правящей династии
омерзительной вульгарности и ненависти ко всему свободному, смелому и
здоровому. Все больше жестоких и неправедных войн вели они, и все росло
ленивое, немытое, прожорливое, завистливое чудовище с рабскою, липкой,
женской душой; не орел - курица жирная о двух головах!
Теперь долг Феликса - сделать все, чтобы проклятье Марины исполнилось
до конца. Нужно, угрожая революцией, заставить великого князя Михаила
отказаться от престола (которого, впрочем, тому еще никто и не предлагает) и
успеть взять из рук последнего Романова не только державу и скипетр, но и
самое главное - волшебное кольцо, что хранится в императорском дворце,
передаваясь тайно от одного вора-самодержца к другому. Жаль, неизвестно, как
это кольцо выглядит; зато достоверно известна надпись, что сделана на его
внутренней стороне...
Пусть дураки, которых Феликс пока находит нужным использовать, до поры
до времени верят в диктатуру пролетариата, пусть стараются... Впрочем,
социал-демократы были всего лишь запасным вариантом - на случай, если
почему-либо вдруг провалится первый, более радикальный и быстрый... В любом
случае промежуточный итог один: Михаил окажется на троне. (Ведь Николай
Романов, благодарение Господу, неспособен породить наследника.) А потом уж,
разобравшись так или иначе с Мишей, новый правитель позаботится об этой
стране. Да-да, позаботится, восстановит справедливость: навек отдаст грязную
Московию под власть Речи Посполитой! Огнем и мечом очистит ее, огнем и
мечом, как его великий предок, грозный сын Елены Глинской! (Лишь дети
спасутся, невинные дети...) Недаром мать Феликса тоже зовут Еленой... Это -
знак. Он на верном пути.

Однако пора было начинать новый день. Из соображений безопасности
Дзержинский не держал домашней прислуги; он сам тщательно застелил постель,
облачился в халат, отправился в ванную. Конечно, ванной
революционеру-подпольщику, недавно бежавшему с царской каторги, не
полагалось, как, впрочем, и комфортабельной квартиры; но правила существуют
для всех, кроме того, кто эти правила устанавливает. В беседах с
"товарищами" он всегда отзывался о буржуазных удобствах с презрением и был в
этом почти искренен: что такое был этот умеренный, робкий комфорт по
сравнению с роскошью царских палат, которая ждала его впереди?
Его утренний туалет, как правило, совершался не менее часа: с детских
лет был по-кошачьи чистоплотен, а с годами страсть к чистоте сделалась
несколько маниакальной. Во всем должна быть чистота, чтоб ни капли крови, ни
пятнышка. Чистые руки, горячее сердце, холодная голова... Мыло на
умывальнике было бледно-лиловое, пахнущее фиалкой. Щетки для волос - из
серебра. С наслаждением он погрузился в наполненную ванну. Лежал в воде,
размышляя о делах предстоящего дня, и горячий пар обволакивал его. Он был в
восторге от формы пальцев на руках и ногах - их изящное совершенство лишний
раз свидетельствовало об аристократизме и знатности происхождения, - но в
общем вид собственного обнаженного тела не вызывал в нем ни удовольствия, ни
неудовольствия. Это было удобное тело - выносливое, мало нуждающееся в пище,
умевшее сдерживать свои желания и, что было наиболее ценно, - благодаря
своей сухощавой стройности и гибкости идеально пригодное для того, чтобы с