"Максим Чертанов, Дмитрий Быков. Правда" - читать интересную книгу автора

политической мысли и как политическая партия... Только, пожалуй,
большевизаны и меньшевизаны - это не совсем то. Почему-то приходит на ум
половой вопрос.
- А как, кстати, у вас относятся к половому вопросу? - поспешно
осведомился Ленин.
- Да в общем великолепно относятся. Только чтобы без этой, знаете,
буржуазности, без собственнических инстинктов...
Владимир Ильич подумал, что все-таки попал куда нужно. Если и было в
половом вопросе что-то ему ненавистное, глубоко враждебное, так это именно
буржуазные собственнические инстинкты - как со стороны мужей по отношению к
дамам, так и со стороны дам по отношению к нему самому. Несколько повеселев,
он сказал:
- Тогда пусть будут большевисты и меньшевисты. Тут, кажется, половым
вопросом не пахнет.
- Прекрасно, прекрасно! - вскричал Кржижановский. - Скажите, а вы не
находите, что "большевики" и "меньшевики" были бы еще элегантнее?
Ленин великодушно согласился, что да, элегантнее. После этого обоюдная
симпатия между ним и Кржижановским еще возросла. А за окнами уже темнело;
утомительное заседание, кажется, подходило к концу...
Когда последний из выступавших завершил свою речь и вернулся на место,
Ленин с облегчением подумал, что можно наконец спросить пива, но ошибся:
полагалось еще спеть хором. Все встали... "Это, конечно, железный шляхтич
придумал. Музычка была довольно бойкая, однако слова... Но мы поднимем гордо
и смело знамя борьбы за рабочее дело... Какое рабочее дело? Не видел тут ни
одного рабочего... Да и знамени тоже... Чушь, архичушь! За лучший мир, за
святую свободу... Ну вот, опять "святую"! Надеюсь, хотя на колени вставать
не заставят - пол в этой пивной ужасно грязный..."
- Вам нравятся слова? - шепнул Кржижановский.
- Сроду не слыхивал такой архичу...
- Это я написал.
- ...десной, грандиозной поэзии, - не моргнув глазом отозвался Ленин.

Отзвучали последние слова гимна, и участники съезда начали расходиться,
но возможность поговорить с Железным Феликсом представилась далеко не сразу:
то один, то другой делегат, подскочив или подкравшись сбоку, с выражением
подобострастным и робким задавал ему какие-то вопросы, а некоторые, как
заметил наблюдательный Ленин, даже пытались поцеловать магистру руку,
каковые попытки тот, надо отдать ему должное, пресекал категорически. Ленину
отчаянно хотелось пива, и он уговорил Кржижановского выпить по кружечке. Но
пиво, как часто бывает в Англии, оказалось теплое, некрепкое и только
усилило жажду. Они вышли из паба; была пыльная жара... Революционеры кучками
стояли и беседовали о том о сем. Щуплый рябой грузин все так же торчал у
дверей, переминаясь с ноги на ногу, и держал свой лоток. На лице его было
тупое страдание. ("Бедняга еще и слаб рассудком, - шепнул Кржижановский
Ленину, - мы все принимаем в его судьбе живейшее участие".) Из жалости
Кржижановский и Ленин взяли у него по мандарину. Мандарины были зеленые и
тоже противные, но утоляли жажду все-таки лучше, чем пиво. Глухонемой, бурно
жестикулируя, замычал что-то; Кржижановский потрепал его по голове.
- Хороший Коба, хороший... - проговорил он рассеянно. - О, наконец-то!
Товарищ Ильич, скорей, скорей - он, кажется, освободился и уходит...