"Любовь Чернина. Интерес к иудаизму и еврейской учености в ранней схоластике " - читать интересную книгу автора

повлиял на предпочтения Петра Альфонси, однако более вероятным
представляется, что эти книги недостаточно удовлетворяли полемическим целям
автора.
Отметим, что новозаветные тексты знакомы ему не только в канонической
версии, но и через апокрифы, причем последние он рассматривает наряду с
книгами лаодикийского канона. Так, у него неоднократно встречается сюжет
сошествия Иисуса во ад37, источником которого служит апокрифическое
Евангелие от Никодима (гл. XX-XXVIII). Правда, весьма маловероятно, что он
знакомился напрямую с апокрифами. Скорее, эти сюжеты были ему знакомы через
сочинения отцов Церкви, которые их, в свою очередь, заимствовали из т.н.
Аквилейского кредо Руфина, где впервые зафиксированы38.
При этом следует помнить, что основной заслугой Петра Альфонси перед
европейской культурой (что принесло ему известность и уважение современников
и потомков) было введение в оборот некоторых притч, почерпнутых из Талмуда -
то, что стало олицетворением doctrina judaica для средневекового
европейца39. Хотя этот материал был для него исключительно вспомогательным,
иллюстративным, яркие и запоминающиеся сюжеты из Аггады были замечены и
использованы другими полемистами40. Можно отметить, что Петр Альфонси
практически совсем не использует материал Галахи, не критикует иудейское
законодательство, выходящее за пределы собственно библейского. Мудрецы
Талмуда, как они предстают перед читателем "Диалогов", не ведут споров и не
обсуждают законоположений, выступая только как герои увлекательных историй,
вроде Иошуа бен Леви, обманом заслужившего себе место в раю (Dialogi... col.
566-567). Эти рассказы, часто неправдоподобные, легче могли привлечь к себе
внимание христианского читателя, чем однообразные споры мудрецов по
какому-то частному вопросу. Кроме того, чудо, часто присутствующее в сюжете
этих рассказов, дает автору возможность использовать их для доказательства
легковерия иудеев. Так, пересказав историю о получении Моисеем завета
(Моисей принял участие в споре между Богом и ангелами, не желавшими делиться
законом с иудеями), Петр имел полное право воскликнуть:
"Вы говорите, Бог радовался победе Моисея и был очень доволен, и после
триумфа Моисей весело спустился со скрижалями Завета в руках. Сколько,
спрашиваю, глупых противоречий в этой веселости? Каким образом Моисей, не
избавившись от бренного тела, смог достичь высоты неба или каким образом
ангелы могли запретить Богу, желающему дать закон? Что может быть нелепее,
чем говорить, что Бог радовался поражению ангелов и смеялся, как мальчик?
Также если ангелы, как вы говорите, были столь жадны в сохранении закона,
почему они не просили Бога раньше? И какая польза в их неистовстве? Ведь они
могли соблюдать этот закон наравне с иудеями, почему же они должны были
запретить его Моисею? Все это выглядит не менее смешно, чем другие
упоминаемые факты"41.
Талмуд становится тем инструментом, с помощью которого Петр Альфонси
развенчивает иудейскую религиозность, но, как уже отмечалось выше, именно
его знания в этой области оказались наиболее ценными для христианского
богословия, поскольку известно, что приведенные им аггадические сказания
использовались в сочинениях современных и позднейших авторов, и не только
полемистов. Дж. Толан подробно проследил судьбу "Диалогов" в трудах других
авторов,42 среди которых были Иоахим Флорский ("Пособие к Апокалипсису"),
Петр Достопочтенный, Винцент из Бове ("Зерцало истории") и Раймунд Мартини.
Отдельный интерес представляет преломление идей, развиваемых в труде Петра