"Николай Черкашин. Покушение на крейсер ("Искатель", 1987, № 5)" - читать интересную книгу автора

сало - выдал шматок, весь облепленный хлебными и табачными крошками.
Никодим уложил харч в брезентовую кису*, затянул поплотнее бушлат,
нахлобучил на уши бескозырку, чтоб не сдуло, вскинул на ремень винтовку и
отправился на катер.
_______________
* К и с а - холщовый или брезентовый мешок, сумка.

Катер вошел в Неву, оставил по корме "Аврору" и взял курс на
Васильевский остров, где в тесную гущу сбивались краны и трубы Балтийского
судостроительного завода. Ветер свирепствовал, и Землянухин зажал в зубах
концы ленты с золоченой надписью: "Ершъ".
Подводный заградитель "Ерш" дремал у заводского причала, выставив
тупую, косо срезанную корму с крышками минных коридоров. Матросы помогли
Землянухину перебраться с катера на корпус, передали кису с провизией, и
паровик ходко пошел дальше.
Часового нигде не было, но, как только землянухинские сапоги
загремели по палубе, люк в рубке приоткрылся, и на мостик выбрался матрос.
- Ну, что, вуенный, дрых небось, шельмец?! - вместо приветствия и
пароля спросил Землянухин.
- Никак нет, Никодим Иваныч, службу правил! Смотрел, как положено -
не текет ли в трюмах.
- Текет, да не в трюмах... Небо вон прохудилось, окаянное, - ворчал
Землянухин, кутаясь в постовой дождевик. - А брезент-то сухой! Эт что -
весь караул продрых?! Ах ты, зелень подкильная, дери тебя в клюз! Так-то
ты службу несешь?!
- Все, дядя, была служба, да вся вышла! Революцию исделаем, войне
акулий узел на глотку, и глуши обороты.
- Давай вали отсюда, племянничек! С такими сделаешь революцию...
Но матрос его не слышал - во весь дух по лужам мчался к заводским
воротам. Землянухин привалился к носовому орудию и с наслаждением закурил,
гоня из ноздрей сырость терпким дымком.
Ветер гнал по реке белые барашки, чуть видные в предрассветной
темени.


Грессер уверенно поднимался по темной лестнице. На третьем этаже
повернул барашек механического звонка у двери с медной табличкой: "Старшiй
лейтенантъ С. Н. Акинфьевъ".
Лязгнул крюк. Акинфьев открыл дверь и изумленно отступил.
- Никий, ты?! В такую рань?! Проходи. Извини - в неглиже. - Белая
бязевая рубаха широко открывала могучую густоволосую грудь, крепкие скулы
были окантованы всклокоченной со сна бородкой, отчего командир "Ерша",
однокашник Грессера по Морскому корпусу, походил на разудалого
билибинского коробейника.
- День славы настает, - загадочно, как пароль, сообщил Николай
Михайлович, досадуя, однако, что привязавшаяся с утра фраза сорвалась-таки
с языка. Акинфьев, впрочем, принял ее как невеселую шутку.
Пока Грессер стягивал дождевик, шинель, стряхивал дождинки с фуражки
и перекладывал наган в карман брюк, Акинфьев хлопотал у буфета, позвякивая
столовым стеклом.