"Лошадь смеется" - читать интересную книгу автора (Саркисян Гагик)

КРАЖА ПОРТРЕТА НИКИ

Карина пришла в квартиру Ники, представившись страховым агентом. Дверь ей отворила мать Ники.

— Вы ко мне?

— Да. Я страховой агент.

— Мне нечего страховать.

— Все так говорят. Вот я ничего и не зарабатываю…

— Да вы пройдите. Можете сами убедиться.

— Вы простите меня… Ну, наверное, у меня такая профессия. Я должна думать, что всегда есть что-нибудь застраховать.

— Я вас понимаю. Вы ведь живете на проценты от страховки?

— Да. Вот в соседнем доме я книжки застраховала.

— Но у меня их очень мало, — ответила мать Ники.

— А вот эту картину вы не хотите застраховать? — Карина увидела на стене портрет Ники.

— Нет, — сказала мать, — это моя девочка.

— Прелестный портрет.

— Для меня он живой…

— А, может, у вас есть другие какие-нибудь картины…

— Не-ет… Других картин у меня нет. Нечего мне страховать.

— Да-а! Можно, я поближе подойду? Я немного близорука.

— Конечно, подойдите.

— Спасибо. — Карина подошла поближе к портрету Ники. Она поняла, что портрет легко снимается. Было очевидно, что мать вечерами снимает его поцеловать и пожелать спокойной ночи. — Невозможно оторваться… Какая красивая!

— Она больше печальная…

— Но всем, кто смотрит, как она должна нравиться…

— Некому нравиться… Только одна я смотрю на него.

— Это я понимаю…

— Нет у нас родственников. Нас на свете было двое. И больше никого… Никого… Мои родители и два брата погибли в войну.

— А как же муж?

— Я не была замужем. Работала. Училась. Наверное, мой муж прошел мимо меня…

— Господи, как все одинаково.

— Ничего не поделаешь. Время было неровное.

— А у дочери тоже никого не осталось?

— А кто? Дети? Ей самой только двадцать лет было…

— Ну, а подруги, друзья? Они хоть к вам заходят? Не оставляют же они вас одну.

— Никто ко мне не заходит.

— Да, когда горе, человек никому не нужен.

— До этой весны мы всегда были вдвоем. Только в эту весну она стала взрослой. И впервые уехала одна в Прибалтику…

— Я тоже одна. Был любимый, а потом не стало.

— Если мужчина любит, он не уйдет.

— А у вашей дочери был любимый? Тоже не заходит?

— Я не хочу об этом говорить. Дай бог, если это было так. Если это была любовь. Значит, хоть немного счастья, но у нее было. Я желаю счастья тому человеку, кого она любила.

— А разве она вас с ним не познакомила?

— Я сама не хотела знакомиться. Мало ли, вдруг не понравлюсь. В молодости я получила такой урок, — ответила мать. — Я видела его на похоронах. Он очень плакал. Никогда не думала, что мужчина может так убиваться. Но я его ни о чем не спросила. Я боялась ему помешать. И уехала с кладбища одна, а он остался. Поминок я не устраивала. Какие поминки, если она живая. Вы не верите, что она живая?

— Верю. Хоть бы на кладбище к вам подошел.

— Куда подходить? Нас всего было двое. Он и я.

— Ну, поговорил бы с вами. Пожалел.

— Я ушла.

— А с работы кто-нибудь был на похоронах?

— Нет. Ника после школы два года отработала чертежницей, а в этом году уволилась и хотела поступать в институт…

— Вы бы повесили ее фотографии. Все легче было бы.

— Она не любила фотографироваться, недавно даже все свои детские фотографии разорвала…

— Ну, может, они у кого-нибудь из ее школьных подруг есть. Позвоните — вернут! Может, она что дарила.

— Ах, какая вы глупенькая!

— А я еще лезу со своей страховкой. Простите, пожалуйста. Я хочу вам чем-нибудь помочь, но не знаю чем.

— Что она могла подарить? Как была в одном джинсовом костюме, так в нем и ушла…

— Да. Жаль, — сказала Карина.

— Мне ничего не жаль, — ответила мать, — теперь мне ничего не жаль. Вот она здесь. А остальное меня не касается…

— Нельзя быть такой безразличной к жизни. Вы еще молоды.

— Я давно старая.

— Ну, что вы! Какая же вы старая. Сколько вам?

— Разве это что-нибудь значит — сколько?

— Но ведь теперь ничего не изменишь…

— Нет, — ответила мать, — это не ее смерть. Ника жива. Это я знаю. Вы думаете — это портрет? Видите, живая. Она утром пьет со мной чай. Я пью чай, а она — кофе. Она так любит кофе. Вот и улыбается уже, видите?

— Успокойтесь… Я буду к вам заходить…

— Ника жива… жива… Это я умерла…

— И все же нельзя ставить на себе крест. Если вы не против, я бы к вам заходила. Мне тоже бывает так одиноко.

— Приходите, — сказала мать, — я всегда после пяти дома. И всегда одна. Я поставлю чай. Или, может, кофе?

— Хорошо. А я сбегаю за пирожными.

— Да нет, нет. Не надо, что вы…

— Вот этот момент, — сказал Ваграм. — Мать Ники пошла готовить чай или кофе. Карина молниеносно сняла и сунула портрет Ники в свою просторную сумку. Посмотрев, что мать Ники возится на кухне, ищет спички, наливает воду, моет или достает чашки и так далее, она выскочила из квартиры:

— Я побежала за пирожными.

— Для женщины с такой несладкой судьбой портрет дочери был единственной связью с жизнью. Мать всерьез принимала портрет за живую дочь. И вторично пережить ее смерть было для нее непосильно.

— В это трудно поверить.

— Можно не верить, но это так. Надо полагать, у матери Ники было совсем изношенное сердце, и оно не выдержало. А может быть, она была вообще тяжело больна. Так что этот вечер был для нее последним. Поэтому никаких данных о краже картины в твоей картотеке нет. Жаловаться было некому.

— Превосходно выбранная маска. А зря ее не приняли в театральный… Страховой агент…

— Помнишь, кто-то из посетителей посоветовал ей застраховать картины? И она ответила, что это не так просто сделать…

— Да-да!.. Я помню. Посетитель настаивал.

— А Карина снова ответила, что сейчас ей не до этого. И опять не произнесла глагол «застраховать». Хотя должна была бы его произнести. Она хотела убежать от этого слова. Человек совершает преступление, и место, где он его совершает, не дает ему покоя. Оно его навязчиво тянет к себе, а он старается это место забыть, вычеркнуть его из памяти… Это знают все. То же самое происходит и со словами. Преступник боится их произносить, если они обозначают способ его преступления.

— Вот во что бы я совсем не хотел верить, так это в смерть Ники. Было бы лучше, если бы ты ошибся в своем гармоническом анализе… Нельзя убивать тех, кого надо любить…

— Ника не понимала, что такое остерегаться. Она не была искушена ни как человек, ни как женщина. Это было ее первое и последнее чувство. Вот она и не оборачивалась. Вадим Карин встретился с женщиной незаурядной. Правильнее было бы сказать, что он находился в водовороте ее чувств. Это был какой-то фейерверк искренности. И когда бы так продолжалось дальше, я не знаю, выдержал бы Вадим Карин такое напряжение или нет. Скорее всего, эта любовь выпотрошила бы его.

Во всяком случае, она всецело поглотила Карина.

— Неужели ты не ошибаешься?

— Это произошло за несколько дней до смерти Карина… За два, три или четыре дня…