Г. ГУРЕВИЧ и Г. ЯСНЫЙ ЦНИИХРОТ-214 Рисунки Л. СМЕХОВА

I

Летом 195… года, окончив школу у себя в Улыбышевском районе, Алеша Иванов приехал в Москву. Ему хотелось стать художником. Приехал Алеша налегке. В кармане у него лежало направление от районного дома художественного воспитания детей, а в маленьком чемодане совсем не дорожного типа — смена белья, краски, кисти и пять килограммов вишни владимирки в подарок двоюродной тетке, работавшей в Москве, в учреждении с трудно произносимым названием ЦНИИХРОТ. Тетя должна была помочь Алеше на первых порах, а направление — устроить в художественный техникум.

Москва оглушила Алешу. Он впервые увидел трамвай. Автомобили, носильщики, продавцы с лотками, чемоданы, багажные тележки, пассажиры, встречающие и провожающие, пальто, плащи, шинели — все двигалось вокруг него в разных направлениях. Выйдя на площадь, Алеша на секунду растерялся, но во-время вспомнил, что ему, будущему художнику, непозволительно робеть, и с важным видом взрослого человека, которого ничто не удивляет, срывающимся басом спросил усатого носильщика:

— Где Третьяковская галлерея?

Он провел целый день в галлерее и лишь вечером в далеком окраинном переулке разыскал учреждение со странным названием. Тетя радушно приняла племянника. Она привела его и усадила на почетное место, под ящиком с ключами от кабинетов. Уставший за день, Алеша даже не сумел рассказать о всех событиях, случившихся в деревне за последние десять лет, и задремал, в то время как тетя ломала голову, придумывая, как объяснить Алеше дорогу в Салтыковку, где она жила со старшей дочерью.

— Милый, — произнесла наконец тетя, тронув Алешу за плечо, — Не сетуй. Сегодня я на дежурстве, домой поеду завтра вечером… Да, и не найдешь ты без меня — далеко это, за городом. Но я тебе такую ночевку устрою, такую ночевку! У самого директора в кабинете.

Сонный Алеша даже не понял, какую честь ему оказывают. С полузакрытыми глазами он последовал за тетей и, как сноп, свалился на указанный диван.

— Ну, спи, — скзала тетя. — Утром приду разбужу тебя.

Алеша с наслаждением вытянулся на спине и закрыл глаза, но, несмотря на усталость, а, может быть, именно из-за нее, он не сразу смог заснуть. Впечатления бурного московского дня теснились в его воображении. Перед закрытыми глазами кружились чемоданы, картины в золотых рамах, трамваи, переулки… И вдруг Алеша почувствовал себя таким несчастным, одиноким, заброшенным в этом чужом, шумном городе. Что он будет делать здесь? Ему даже жить негде — он спит украдкой в чужом кабинете, на чужом диване. Никто его не понимает, не видит в нем будущего художника, советского Рафаэля. А Алеше так хотелось, чтобы его понимали! Какая-нибудь отзывчивая, чуткая, нежная душа с серыми глазами. Чтобы она все понимала, верила в него и в минуты сомнений и неудач говорила, пожимая руку своей мягкой ручкой:

«Алеша, ты должен быть и будешь художником. Ты должен написать замечательные картины. Ради меня…»

Алеша давно уже мечтал написать хорошие полотна о радости. Ему хотелось изобразить лицо мальчишки, получившего первое «настоящее» ружье, и глаза влюбленной девушки, и Архимеда, бегущего по улице с криком: «Эврика!», и улыбку героя, когда он привинчивает к мундиру орден. Алеше нехватало только техники. Чтобы изучить ее, он и приехал в Москву.

Радостные образы будущих картин смешались с впечатлениями московского дня… Алеша заснул.