"Ф.А.Челищев. Голос из прошлого (Стихотворения с комментариями Н. Ф. Челищева)" - читать интересную книгу автора

советского образа жизни.
     Не так просто было отказаться от соучастия в хорошо налаженной репрессивной
системе, построенной по принципу воровской банды, где каждый должен быть
замаран. Не случайно в советское общество из уголовного жаргона перекочевало
слово Lблат│, сохранив, в основном, старый смысл - принадлежность к
привилегированной преступной группе, связанной круговой порукой.
     Это была настоящая внутренняя эмиграция. И за это приходилось платить
дорогой ценой нищеты и бесправия. Но на этом продержалась и, в какой-то степени,
нравственно сохранилась та часть дворянской интеллигенции, которая пережила годы
Lкрасного террора│. Были, конечно, и те, кто примкнул к коммунистам, например,
родственник моей матери, первый советский нарком иностранных дел Г. В. Чичерин.
Но таких было немного.
     Меня поражает стойкость и оптимизм этих людей, попавших из Lсеребряного
века│ прямо под Lкрасное колесо│. Настало время, когда порядочные люди мало
говорили и еще меньше писали. Надежды на неизвестных подвижников, которые пишут
в стол, на поверку оказались сильно преувеличенными. И я счастлив, что стихи
моего отца уцелели в его кочевой, бездомной жизни. Эти стихи, не рассчитанные на
публикацию, помогают лучше понять прошлое, и, может быть, сохранить какие-то
нравственные ценности, которым сейчас грозит полное забвение.
     Я родился в Муроме под Владимиром. Но первые воспоминания остались от
времени, когда мы жили в селе Норском на Волге под Ярославлем. Я до сих пор
помню запах просмоленных лодок на берегу. Там в речке Норке когда-то прятал свои
разбойничьи челны Степан Разин, а мои родители благополучно пережили пору
массовых репрессий 30-х годов. В это горячее время у чекистов реже доходили руки
до Lбывших│, им хватало Lврагов народа│ из всех слоев населения.
     Отец ходил через замерзшую Волгу пешком в Затон (летом была лодочная
переправа), где он за гроши работал библиотекарем. Мать работала в медпункте при
ткацкой фабрике, и каждое утро затемно катила меня на санках по заснеженной
пятикилометровой дороге в ясли. Сохранились в памяти бледные люди в черных
ватниках на расчистке зимней дороги - заключенные и охрана с винтовками в
огромных овечьих тулупах. Запомнились разговоры о грандиозной драке между
Норским и Затоном в масленицу на льду Волги. С обеих сторон участвовало
несколько сот человек. Дрались стальными прутьями, стреляли из самоделок. Убитых
сталкивали в проруби. Милиция не решалась вмешиваться.
     Летние воспоминания более приятные: кусты сирени перед окном, причастие на
дому у старичка-священника, прогулка по лесу на спине у отца, ярмарка с
каруселями по случаю местного престольного праздника Всех Святых, который
советские власти терпели под названием LПраздника Урожая│. Но тут же и страшный
ночной пожар дома, где мои родители снимали комнату. Отец вынес меня сонного на
руках, но всё наше небогатое имущество сгорело.
     Поездку в Москву на разведку перед окончательным переездом я уже хорошо
запомнил. Это было лето 1938 года. Мы долго шли через лес до железнодорожной
станции, чтобы доехать до Ярославля. Ярославский поезд приходил в Москву ночью,
и меня поразило обилие разноцветных железнодорожных огней.
     В Москве мы остановились у Бобринских, в семье сестры моего отца тети Маши.
Ее муж, известный зоолог Н. А. Бобринский, бывший граф, бывший офицер уцелел
только потому, что вместе с Д. Н. Кашкаровым уехал в Ташкент, где провел 20-е
годы. Ко времени нашего приезда в Москву из всей семьи Челищевых в живых
остались только мой отец и тетя Маша. Многие родственники отца также не миновали
лагерей и ссылок. Дядя Миша Челищев, двоюродный брат и крестник отца отсидел,