"Мертвые незнакомцы" - читать интересную книгу автора (Блэк Итан)

Глава 8

Подполковник Рената С. Уилкс носит на зеленом армейском кителе красно-белую нашивку «А» – знак принадлежности к Первой армии сухопутных войск, дислоцированной на северо-востоке Соединенных Штатов. Эмблема с золотым двухбашенным замком указывает на инженерные войска, а три серебряных значка – на службу в Ираке, в Боснии и на Гаити при президенте Клинтоне.

– Мичум… как дальше? – переспрашивает она.

Воорт сидит напротив за столом в ее угловом кабинете на шестьдесят втором этаже Всемирного торгового центра, над подземной стоянкой, где в 1993 году террористы взорвали дешевую бомбу, надеясь, что башня рухнет. Кабинет подполковника Уилкс украшают пальмы в горшках, детский рисунок и цветные фотографии, на которых она руководит – в метель – сооружением понтонного моста недалеко от Сараево. Забранные стеклопакетом окна выходят на юг – на Нью-Йоркскую гавань и Губернаторский остров, где инженерные войска сейчас демонтируют казармы, некогда вмещавшие две тысячи человек.

– Скоро у нас в Нью-Йорке останется всего горстка людей, – замечает она. – Форт-Тоттен в Куинсе покинут. Форт-Гамильтон в Бруклине закрывается. В Форт-Скайлере сокращают людей. Теперь мы почти все время тратим на демонтаж, а не на строительство. – Я знаю здесь почти всех и уверена, что никогда не встречала никакого Мичума Кифа, – продолжает маленькая чернокожая женщина. – Но давайте проверим.

Воорт вспоминает, как познакомился с подполковником во время расследования убийства аудитора штата Нью-Йорк, которая работала на этом же этаже. Тело женщины нашли в замусоренном парке неподалеку, тянущемся позади средней школы Стайвесанта и вдоль набережной Гудзона до Всемирного финансового центра. По ночам парк запирается – из соображений безопасности, – но одним июльским утром сторож открыл ворота и обнаружил полуобнаженное тело женщины, которую, как сказали судебно-медицинские эксперты, сначала изнасиловали, а потом задушили.

Полиция арестовала инженера, гражданского служащего инженерных войск, который ухаживал за покойной, прилюдно рассорился с ней в ресторане и в присутствии двух дюжин свидетелей орал: «Я тебя убью!» Но Воорт и Микки сняли с него подозрения и арестовали некоего бизнесмена из Белфаста, когда тот уже ехал в аэропорт, чтобы лететь домой. Погоня в «поезде А» стала гвоздем вечерних новостей.

– Я у вас в долгу, – сказала Воорту подполковник Уилкс, только тогда признавшаяся, что тоже встречается с тем инженером. Через полгода они поженились.

Сотовый телефон Воорта звонит, когда они с подполковником ждут, найдет ли ее подчиненная что-нибудь о Мичуме Кифе.

– Давайте, не стесняйтесь. Мне надо посмотреть чертежи, – говорит она.

– Плохие новости, Кон, – говорит Микки, когда Воорт отвечает на звонок. – Я в Клинтоне, – добавляет он, называя район, прежде известный как «Адская кухня». – Двадцать пятая улица возле Одиннадцатой. Здесь живет портье из «Королевского отеля» – тот тип, который дежурил, когда там был пожар в понедельник ночью. Он опознал Мичума по описанию в одном из двух погибших. Мне очень жаль.

У Воорта темнеет в глазах. Горло внезапно пересыхает, в виске стучит.

– Он уверен?

– С понедельника зафиксировано шестнадцать смертей в результате несчастных случаев: сердечные приступы, удар, автокатастрофа, пожар на кухне на Стейтен-Айленде, падение с лестницы в Бейсайде. К тому времени, как я начал, четырнадцать из них были опознаны. Неопознанными остались только двое из отеля, поэтому я начал проверку с них.

– Сгорел заживо, – шепчет Воорт. Его бросает в жар, кажется, что комната кружится вокруг него: он вспоминает, как видел по телевизору оранжевое пламя, вырывающееся из окна на третьем этаже отеля.

В нем поднимается волна гнева.

Он не раз видел жертв пожаров вблизи: сгоревшие лица, обуглившаяся, как у пережаренной курицы, кожа, раздувшиеся тела – в них не оставалось ничего человеческого.

– По мнению пожарной охраны, в отеле плохо следили за работой датчиков дыма, – продолжает Микки. – В той комнате не оказалось батарейки, но портье клянется, что вставил новую как раз накануне, когда проверяли сигнализацию. И Мичум спал, когда это произошло, – добавляет он, но, разумеется, оба знают, что Микки понятия не имеет о состоянии Мичума, когда вспыхнул пожар. Он просто пытается подбодрить друга.

Несколько мгновений Воорт не может сказать ни слова. Потом говорит:

– Ты сказал, что погибли двое…

Подполковник Уилкс, услышав слово «погибли», резко вскидывает голову, отрываясь от чертежей.

Воорт старается отрешиться от горя, чтобы заставить себя сосредоточиться на работе.

– А что с датчиком дыма в комнате того, другого, типа? Он работал?

– Тут еще один момент, – говорит Микки с некоторой заминкой – то ли из-за еще одной плохой новости, то ли от смущения. – Мичум и тот, другой, тип были в одной комнате. Они лежали вместе.

– Что значит «лежали»? – Но Воорт точно знает, что это означает.

– На том, втором, неопознанном трупе была легковоспламеняющаяся пижама. В нашей стране их запрещено продавать. Они индонезийские. Кто-то курил, и ткань загорелась, как бензин.

Головная боль стекает по позвоночнику, сводя мышцы спины.

– Мичум не был голубым, – говорит Воорт.

Пауза.

– Кон, чего ты ждешь от меня? Ты не видел его девять лет. Бывает, люди меняются. Эти двое не играли в скрэббл.

– Нет, – упрямо говорит Воорт. – Но если мы включим Мичума в список, получается, что четверо из шести погибли в результате несчастного случая. Больше шестидесяти процентов, Микки. Давай адрес и постарайся задержать его. Подожди меня. Здесь я почти закончил.

Воорт выключает телефон, встречается с пристальным взглядом подполковника, и в этот миг в кабинет входит еще один офицер: полный, апатичного вида лейтенант по имени Фрэнк Митчелл, которому Воорт был представлен раньше и который работает с компьютеризированным архивом на том же самом этаже.

– Полковник, никакого Мичума Кифа здесь нет, – говорит он Ренате Уилкс. – И человек с таким именем здесь не работал – по крайней мере после 1983 года. Более ранних данных у меня нет.

– А где-то еще в Нью-Йорке? – спрашивает Воорт.

Лейтенант отвечает, не сводя глаз со своего начальства:

– Мне придется поднимать его личное дело.

Он явно предпочел бы вернуться к тому, над чем работал до прихода Воорта. Но подполковник Уилкс говорит твердо, хоть и мягко:

– Займись, Фрэнк.

– Конечно, полковник.

– И пожалуйста, сейчас. Сколько времени понадобится?

Лейтенант пожимает плечами:

– Максимум двадцать минут. Мне надо только сделать запрос в главную базу округа Колумбия. Мистер Воорт, у вас есть номер карточки социального страхования этого человека? Это бы облегчило дело.

Он наконец смотрит на Воорта.

Воорт обдумывает, не позвонить ли матери Мичума на работу, учитывая срочность, но карточки у нее с собой не будет, и она сразу же поймет, что случилось несчастье. Нет. Он сам придет к ней и сообщит о случившемся – прежде чем обыскать квартиру Мичума. Но при мысли, что придется стать вестником смерти, тяжесть в желудке превращается в тошноту.

– Я знаю, в каком году он закончил Вест-Пойнт. Это поможет?

– Возможно. Мы с ними работали. Обычно они склонны к сотрудничеству. Может быть, я смогу получить его номер из их файлов. Как мне объяснить им свой интерес?

– Скажите, что я пытаюсь с ним связаться, – говорит подполковник.

– Есть, мэм. – Лейтенант делает поворот кругом и выходит.

– У меня такое ощущение, что вы знали погибшего, – говорит подполковник Уилкс.

– Мы вместе росли.

– Хотите кофе? Вашингтон все время сокращает наш личный состав, но увеличивает качество питания. Это не привлекает новобранцев, но по крайней мере мы пьем настоящий кофе, а не бурду, как раньше.

Тишина вдруг стала другой, какой-то страдальческой, и Воорт, глядя в окно, видит то ли дым, то ли пар, поднимающийся от заводов за рекой. Это напоминает о кремации, и, чтобы отвлечься, он спрашивает:

– Чем армия занимается в Нью-Йорке теперь, когда холодная война закончена?

– Здесь, как я уже говорила, строительством. Или скорее разрушением. В других кабинетах проверяют военных подрядчиков. Еще есть офисы на Лонг-Айленде. А разведка пытается уследить за всеми плохими парнями, которые приезжают и уезжают под прикрытием ООН.

– На мой слух это звучит как-то правоэкстремистски.

– Нет, все так и есть, – вздыхает она, добавляя заменитель сахара в дымящуюся керамическую кружку и подавая ее Воорту. – Иностранцы и дипломаты – по крайней мере те, что из бедных стран, – желают работать в ООН по двум причинам. Либо чтобы жить в стране, где можно пить воду из-под крана, либо чтобы шпионить за страной, где в один прекрасный день можно попробовать эту воду отравить.

– О ком вы?

– Ирак. Северная Корея. Ливия. Страны, с которыми у нас нет дипломатических отношений, тем не менее могут запихнуть людей в нашу страну, посылая их в ООН. Багдаду нужен шпион? Дайте ему дипломатический паспорт и пошлите в ООН в качестве торгового атташе. Оказавшись здесь, он может скрыться. Проехаться на заводы военных подрядчиков на Лонг-Айленде или нанять частный самолет в Ислипе и фотографировать входы, грузовые доки, ожидающие отправки запчасти. Может встретиться с недовольным инженером в «Макдоналдсе» на Шестой авеню. Может вскочить на ночной рейс в Кремниевую долину или нырнуть в подземку, чтобы встретиться с каким-нибудь продавцом информации в маленькой квартирке, каких в этом городе тысячи. И это не обязательно должен быть агент Багдада. Это может быть агент Токио, Пекина, Москвы или Тель-Авива.

– Должны же быть какие-то ограничения для их передвижений.

– Теоретически – конечно. Но разве можно в Нью-Йорке каждую минуту следить за пятью сотнями людей? Никогда не знаешь, какой дипломат настоящий, а какой поддельный. Черт возьми, Воорт, армия, ФБР, министерство юстиции – все мы здесь. Вот почему обычные люди не могут найти в городе наемную квартиру, – усмехается она. – Все снято цэрэушниками.

– Вы сами говорите, как агент ЦРУ.

– Я говорю, как женщина, бывший муж которой был агентом ЦРУ. Это идеальная работа для мужчины, Воорт. Не хотите разговаривать с женой? Просто найдите работу, где предписано молчать или лгать. А вот и лейтенант. Что у вас, Фрэнк?

– Вест-Пойнт охотно пошел навстречу. – Лейтенант Митчелл показывает компьютерную распечатку. – Вот его номер карточки социального страхования. Ваш человек ушел из армии два года назад.

Это совпадает с тем, что говорил Мичум.

– Уволен с хорошей аттестацией и сохранением привилегий, – продолжает лейтенант.

– Здесь сказано почему?

– Нет, но все выглядит нормально. Форт-Драм, Форт-Брэгг, – лейтенант перечисляет места, где служил Мичум. – Он, похоже, работал с компьютерами. Модернизация систем в разных фортах.

– Но уволился до истечения срока.

– Ага.

– В каких случаях человека увольняют с положительной характеристикой?

– Причин может быть масса. Часто – по медицинским. Повредил спину, играя в баскетбол. Или стресс. Моего зятя так уволили потому, что он плохо уживался с людьми. Сошлись на том, что всем будет лучше, если он уйдет.

– Могу я получить копию? – спрашивает Воорт.

– Простите, – говорит подполковник. – Законы о защите частной жизни. Чтобы отдать досье военного, мне нужен официальный запрос. – Но кладет распечатку на стол – перед Воортом. – Лейтенант, на пару слов в коридор, – говорит она.

Как только дверь за ними закрывается, Воорт достает блокнот и быстро переписывает всю информацию из распечатки. Вроде бы ничего странного.

Когда подполковник возвращается, то восклицает:

– О нет, неужели я оставила распечатку на столе? О чем я думала?

– Вы можете позвонить какому-нибудь знакомому и узнать подробности этого увольнения?

– Дайте подумать. Его последнее место службы – Форт-Брэгг в Северной Каролине. У меня там есть друзья. Я попробую и позвоню вам сегодня попозже.

Брэдли Лихт, ныне безработный ночной портье в «Королевском отеле», оказывается еще и второкурсником юридического факультета Колумбийского университета, подрабатывающим на жизнь. Это среднего роста лысеющий блондин с кукольным личиком и грушевидной фигурой. На нем джинсовая рубашка и брюки. Трехкомнатную квартиру на третьем этаже на Двадцать пятой улице ему завещала – по средневековому городскому закону о контроле над арендной платой – покойная мать. Поскольку мать поселилась в квартире площадью тысячу девятьсот квадратных футов[8] в 1943 году и в завещании потребовала, чтобы Брэдли никогда не переезжал оттуда, арендная плата остается жалких 150 долларов в месяц, и разъяренный домовладелец не может его выселить.

– Большое подспорье, поскольку стипендию я не получаю, – говорит Брэдли.

Воорт и Микки сидят с ним в гостиной. Венецианское окно выходит на узкую улицу с массой авторемонтных мастерских, чьи грабительские цены убеждают никогда не ломаться на Манхэттене. Воорт довольно часто бывал на этой улице по делам службы. По ночам вдоль нее выстраивались ряды проституток, которые делали минет прямо в машине или кололи героин позади припаркованных машин техпомощи. Самые отчаянные проститутки продолжали работать и днем – подрабатывали на наркотики, на содержание сутенеров или больных СПИДом детей.

– Это точно тот человек, который снял комнату, – говорит Брэдли, когда Воорт показывает ему взятую у Линн фотографию Мичума.

– Опишите второго.

Описание, особенно когда доходит до обесцвеченных пятен на шее, соответствует портрету человека, который, Воорт теперь уверен, следил за Мичумом в таверне «Белая лошадь».

– Вы помните его имя?

– Он не назвался. Просто вошел и спросил того, первого. Принес с собой коробку конфет. Я подумал, они любовники и он хочет помириться после ссоры.

– Не помните, говорил ли кто-нибудь из них что-то еще?

– В ту ночь в отеле было оживленно. В нашем квартале было церковное собрание, приезжали иногородние. Миллион вопросов. Безопасно ли выходить? И тому подобное.

– Вы помните хоть что-то, что говорил Мичум?

– Он выглядел спокойным. Нет, не спокойным. Знаете, таким озабоченным, нахмуренным.

– Они когда-либо приходили или уходили вместе?

– Я никогда не видел их вместе. Помнится, я говорил тому, второму, что не могу впустить его без разрешения. Но люди часто проводят любовников тайком, чтобы сэкономить двойной тариф.

– Может быть, вы что-то слышали о них от горничной или других жильцов? И нам понадобится связаться с горничной.

– Теперь, когда вы спросили… Немец из соседнего с ними номера позвонил и пожаловался, что у них слишком громко включен телевизор. Я позвонил, чтобы попросить приглушить звук, но никто не ответил. Мы были слишком заняты, чтобы послать коридорного. А потом начался пожар.

– Сосед слышал что-нибудь еще?

– Если и слышал, то не сказал. – Брэдли вздыхает. – Вот бедняги, – добавляет он. – Подумайте, уж в двадцать первом-то веке голубые могли бы просто, без помех, делать что хотят. Но мы по-прежнему вынуждаем их притворяться, скрывать, кто они, от друзей и родных. У меня есть приятель-гей, а его родители до сих пор не в курсе. Его это убивает.

Воорт просто слушает и надеется: вдруг Брэдли, говорящий несколько бессвязно, вспомнит что-то еще или, расслабившись, добавит какую-то деталь, а это окажется серьезной уликой. Большая комната залита солнцем из окон во всю стену, несмотря на вделанную в стекла защитную проволоку. Книги по юриспруденции, сваленные на полу между растениями в горшках, массивный диван, чудовище 1950-х годов, вероятно, унаследованный вместе с квартирой. Черно-белый телевизор «Зенит», множество настольных игр вроде скрэббла и «Монополии» на книжной полке и старинный плакат к фильму «Женщина-оса», на котором оса с лицом красивой женщины сжимает в лапках крохотного вопящего мужчину.

Брэдли уходит в уборную.

– Погляди на этого парня. Он напоминает мне половину дел, которые мы расследуем, – говорит Микки.

– Кто-нибудь еще посещал Мичума, когда он был в отеле? – спрашивает Воорт, когда Брэдли возвращается.

– Не помню такого.

– Он куда-нибудь звонил?

– Звонки идут напрямую в город, не через коммутатор. А все записи сгорели при пожаре. И я не помню имени того немца.

– Где вы теперь будете работать? – спрашивает Воорт: он действительно беспокоится, но также помнит, как важно расспросить человека, вызвать на откровенный разговор, дать возможность вспомнить что-то важное или, в случае неудачи, создать связь, чтобы позже, если источник что-то вспомнит, он взял телефон и позвонил.

– В университете неплохая служба трудоустройства. Сегодня у меня назначено два собеседования. В «Хилтоне» нужен ночной портье.

– Хотите, мы вас куда-нибудь подбросим? – предлагает Воорт. – Мы едем в центр.

– Я вам признателен, но не надо. Мне надо позаниматься до собеседования. Я… я сам проверял батарейки в том датчике. – Нахмурившийся Брэдли качает головой. – Следователь смотрел на меня так, будто не верил ни одному слову, но, клянусь, я знаю, насколько важна сигнализация. Когда я был совсем маленьким, в этой квартире начался пожар, и сигнализация разбудила нас, спасла маму и меня. Говорю вам, накануне сигнализация работала. Может быть, от жара батарейки взорвались, а может быть, когда расплавился пластик, они просто выпали.

– Вполне возможно, – говорит Воорт, видя, что Брэдли, как любой порядочный человек, волнуется, не могла ли его небрежность, пусть даже в какой-то мелочи, привести к смерти.

– Дымовая сигнализация должна была бы разбудить их, – говорит Брэдли. – У них было время уйти.

«Дело не в отсутствии предупреждения. Дело в том, что Мичум не мог выйти».

Пока Воорт едет в центр, страшась предстоящей встречи с Линн Киф, подполковник Рената С. Уилкс во Всемирном торговом центре просматривает план работ по углублению дна в гавани и жует ленч – принесенные из дому блинчики с курицей. На столе звонит внутренний телефон.

– Полковник Грей на линии один, – говорит диспетчер. Это звонит друг подполковника еще по курсам военной подготовки, ныне руководящий военным транспортом в Форт-Брэгге, где, согласно досье, служил до увольнения Мичум.

– Привет, Сладкий Рей. – Она приветствует его старым прозвищем. Миниатюрный полковник Грей настолько похож на знаменитого боксера,[9] что, когда он в штатском, у него до сих пор просят автограф.

– Рената, я тут порасспросил народ о том офицере. – Грей растягивает слова, как истый уроженец западного Арканзаса.

– Почему его уволили?

– Официально или неофициально?

– Официально.

– Проблемы с позвоночником.

– А неофициально?

– Сексуальные проблемы. У него был роман с женатым офицером. Мужчиной.

Подполковник Уилкс откладывает блинчик. Она достаточно услышала из утреннего телефонного разговора Воорта, чтобы понять: старый друг Воорта оказался геем. Но ей все равно кое-что непонятно.

– А почему же в досье этого нет? Почему его не уволили за недостойное поведение?

– Потому что здешний генерал знал отца Мичума, служил с ним во Вьетнаме. Другой офицер подал в отставку. Никто не хотел скандала. Круговая порука, Рената. Мичум пообещал проконсультироваться у психоаналитика, поэтому вместо карцера обоих по-тихому уволили. Мне бы такие связи! А то я не могу, черт возьми, даже замять штраф за нарушение правил движения.

– Могу я повторить здешней полиции то, что ты рассказал?

– Насколько я понимаю, у парня было двойственное отношение к армии. Он пытался быть достойным отца и брата, но при этом чувствовал себя в своем теле, как в ловушке, – и тому подобный психиатрический вздор. Если хочешь рассказать это своему приятелю-детективу, рассказывай без протокола. Нас и так достаточно трепали в прессе насчет того, кто кого трахает. Журналистам не интересно писать о том, насколько армии нужны новое оружие или деньги, или о том, почему мы каждый год теряем новобранцев. Они лучше сосредоточатся на сексе. А кто воспитывает этих людей? Бульварные газетенки!

– Воорт может сохранить секрет.

– А откуда вообще интерес к Мичуму? Снова вляпался на сексуальной почве? – спрашивает протяжный голос из Северной Каролины.

– С сексом для него покончено, – отвечает подполковник Уилкс.

К трем часам, поговорив с подполковником Уилкс и не найдя ничего полезного в квартире Мичума, Воорт смотрит, как начальник детективов Нью-Йорка Хью Аддоницио расхаживает по кабинету на тринадцатом этаже Полис-плаза, один. Эрни, ротвейлер Аддоницио, названный в честь Эрни Харуэлла, старого бейсбольного комментатора из «Бруклин доджерс», спит в углу под последним украшением, повешенным Аддоницио на стену, – вставленной в рамочку первой полосой «Нью-Йорк миррор», с прискорбием извещающей, что «Доджерс» переезжают в Лос-Анджелес.

– Никто больше не сидит на месте, – вздыхает Аддоницио. – Отъезд этих ребят стал величайшим разочарованием в моей жизни.

Во время паузы, означающей «до сих пор, поскольку на следующей неделе я ухожу на пенсию», Воорт спрашивает:

– Я спросил, могу ли я съездить в Чикаго?

– Я просто хочу понять, – говорит Аддоницио. Это массивный мужчина шестидесяти одного года с мускулами штангиста, густыми белыми волосами итальянского магната из мира моды, бледностью онкологического больного и коварством угандийского диктатора. – В департаменте пожарной охраны считают, что Мичум погиб в результате несчастного случая. Военные подтверждают, что он был геем. Никаких связей между смертями других людей не просматривается, а доктор с Пятой авеню жива-здорова – занимается спортом, гуляет себе.

– Возможно, за ней следит ФБР, – говорит Воорт.

– И что это означает? Мы не имеем ни малейшего понятия. А ты, – продолжает Аддоницио, – после двухмесячного отсутствия забрасываешь служебные дела и занимаешься расследованием, которое даже не официальное.

– Ты можешь сделать его официальным.

– Потому что ты – абсолютно бездоказательно – решил, будто Мичума убили?

– Он дает мне список людей, погибших в результате несчастных случаев. И в ту же ночь сам погибает от несчастного случая.

– Ты решил, что он не гомосексуалист, несмотря на то что говорит о нем армия.

– Дело не в том, был он гомосексуалистом или нет.

– И теперь ты хочешь снова взять отпуск и летать по всей стране, чтобы разгадать, что случилось со всеми остальными. Как будто у нас здесь работы мало.

– Мичума убили здесь. Джилл Таун по-прежнему здесь. Все эти смерти как-то связаны, и отправная точка здесь. Я буду тратить свои собственные деньги.

– И время управления.

– У меня осталось время от отпуска.

– К черту отпуск, – огрызается Аддоницио. – Я не собираюсь отнимать у тебя отпуск. Если дело стоит того, чтобы ты им занимался, оно стоит и того, чтобы заниматься им в рабочее время.

– Послушай, – говорит Воорт, – я два часа провисел на телефоне и поговорил со всеми нью-йоркскими рекрутинговыми фирмами из «Желтых страниц». Ни в одной из них никогда не слышали о Мичуме Кифе. Мы поищем еще в Уэстчестере и Нассау, но он говорил, что работает в Ист-Сайде.

– Может, он работал в какой-нибудь ультрачастной фирме, из тех, что не размещают объявления в «Желтых страницах». Они набирают клиентов в разреженной стратосфере, из которой эти ученые гарвардские мужи с магистерскими дипломами, – Аддоницио пародирует манеру речи «бостонских браминов», – никогда не спускаются.

– С ними я тоже говорил. Позвонил людям с Уолл-стрит и получил частные номера.

– Микки тоже наплевал на служебные обязанности, или мне увольнять только тебя?

– Полчаса назад позвонили копы из Ланкастер-Фоллза и сказали, что живой, дышащий тип, о котором мы спрашивали, там, насколько им известно, даже не живет. Мой отец говаривал, что когда перед тобой масса бессмысленных фактов, то обычно под ними прячется один большой факт, который и увязывает их все вместе.

– Еще твой отец советовал никогда не пытаться надуть лейтенанта Фахи в покере, но сам все время пытался. Не обижайся, но ты не знал, каким стал твой приятель.

– Утром я провел два часа с мамой Мичума. Она в больнице, ей дают успокоительное.

– Два часа на разговор с его матерью. Еще два часа на телефоне. Добавим время в пути. Сколько дел у тебя на столе? Тебе не приходило в голову, что личный интерес к этой истории затуманивает тебе зрение?

– Наоборот, улучшает.

– Но ты признаешь, что вовлеченность заставляет тебя игнорировать служебные дела?

– Каждое дело, над которым я работаю, заставляет меня игнорировать другие.

– Ну, я бы сказал, мы сегодня достигли значительной степени разногласий, – ворчит Аддоницио. – Не говоря уже о том, – добавляет он, распаляясь, – что девять лет спустя этот твой дружок оказался голубым, а ты не имеешь ни малейшего представления, как он провел эти годы. Вместо того чтобы признать, что он спал с мужиками – между прочим, умер он в одной постели с мужиком, – ты упрямо делаешь вывод, что тот тип не был его любовником. Итак, незнакомец залез в постель к твоему приятелю не ради секса, умышленно надел легковоспламеняющуюся пижаму, а потом просто взял и поднес зажигалку к ортопедическому матрасу. У нас теперь один плюс один равно двенадцати, да? И кстати говоря, при всем должном уважении к твоему другу, он все это время что – просто лежал и напевал? Ты понимаешь, как по-идиотски это звучит?

– Превосходная логика, – отвечает Воорт. – Но во-первых, четверо мертвецов из шести не означает «отсутствие доказательств», во-вторых, тот самый тип, который следил за Мичумом в таверне, умер в одной с ним комнате.

– Любовник следил за ним, чтобы увидеть, с кем он идет в ресторан. Ревность, Воорт, серьезный фактор мотивации.

– Позволь сказать тебе одну вещь. Кем бы ни был этот тип, он не был любовником Мичума. Поэтому, если допустить – просто в качестве предположения… ну, подыграй мне на минутку, – если допустить, что Мичум не был геем и что тот тип следил за ним… Мне это кажется чертовски обоснованным, ведь портье его опознал… В общем, телевизор в номере был включен на полную громкость не просто так, а потому, что перед пожаром Мичума пытали. Они знали, что мы встретились в ресторане. Возможно, они пытались узнать мое имя или что он мне рассказал. Он знал: что-то происходит. А еще, если он не гей, то мы имеем дело с группой, столь преданной своему делу, что один из них по доброй воле погиб, чтобы скрыть их существование. Что еще они скрывают? Что еще они планируют? Что Мичум хотел с моей помощью подтвердить?

– Приятно видеть столь развитое воображение, – кисло замечает Аддоницио, качая львиной головой. – Ты – специалист по сексуальным преступлениям, наверное, лучший из всех, с кем я работал. Но ты не специалист по теориям заговоров и, черт побери, не секретный агент. Знаешь, на кого ты сейчас похож? На моего племянника Гэса. Он живет в Вашингтоне – в цокольном этаже – и все стены обклеил статьями о Джоне Ф. Кеннеди. Воорт, твоя работа – улицы. Почему бы тебе не остаться на них?

– Я должен на это ответить?

– Мне бы хотелось услышать ответ хоть на что-то, – отзывается Аддоницио, встает, подходит к окну и проводит пальцами по густым волосам. – Основная моя проблема в том, что в девяти случаях из десяти ты оказываешься прав. – Аддоницио вздыхает и поворачивается к Воорту: – Лети в Сиэтл. Лети в Чикаго. Лети, черт тебя побери, куда хочешь, но время от времени звони сюда и говори кому-нибудь, что с тобой самим не приключилось несчастного случая. Если кто-то тут крутит, поймай его. Если кто-то преследует ту докторшу, останови его.

– Спасибо.

– Пусть Микки и Хейзел проверят имена из списка Мичума, не привлекая ФБР, Министерство юстиции и кого там еще упоминала доктор. Поработайте с ней еще. И я не шучу: будь начеку. С копами тоже бывают несчастные случаи. Самому не верится, что я вообще слушаю тебя. И все расходы за наш счет.

– Я сам за все заплачу, – говорит Воорт. – Дело будет не дешевое. А управлению деньги нужны больше, чем мне.

– Воорт!

– Что?

– Деньги всем нужны больше, чем тебе.