"Антон Павлович Чехов. Кошмар" - читать интересную книгу автора

только на жалованье непременного члена. Стало быть, на большую помощь вы
рассчитывать не можете, но что в моих силах, то я всё сделаю... А когда,
батюшка, думаете открыть школу?
- Когда будут деньги... - ответил отец Яков.
- Теперь же вы располагаете какими-нибудь средствами?
- Почти никакими-с... Мужики постановили на сходе платить ежегодно по
тридцати копеек с каждой мужской души, но ведь это только обещание! А на
первое обзаведение нужно, по крайней мере, рублей двести...
- М-да... К сожалению, у меня теперь нет этой суммы... - вздохнул
Кунин. - В поездке я весь истратился и... задолжал даже. Давайте общими
силами придумаем что-нибудь.
Кунин стал вслух придумывать. Он высказывал свои соображения и следил
за лицом отца Якова, ища на нем одобрения или согласия. Но лицо это было
бесстрастно, неподвижно и ничего не выражало, кроме застенчивой робости и
беспокойства. Глядя на него, можно было подумать, что Кунин говорил о
таких мудреных вещах, которых отец Яков не понимал, слушал только из
деликатности и притом боялся, чтобы его не уличили в непонимании.
"Малый, как видно, не из очень умных... - думал Кунин. - Не в меру
робок и глуповат".
Несколько оживился и даже улыбнулся отец Яков только тогда, когда в
кабинет вошел лакей и внес на подносе два стакана чаю и сухарницу с
крендельками. Он взял свой стакан и тотчас же принялся пить.
- Не написать ли нам преосвященному? - продолжал соображать вслух
Кунин. - Ведь, собственно говоря, не земство, не мы, а высшие духовные
власти подняли вопрос о церковноприходских школах. Они должны,
по-настоящему, и средства указать. Мне помнится, я читал, что на этот счет
даже была ассигнована сумма какая-то. Вам ничего не известно?
Отец Яков так погрузился в чаепитие, что не сразу ответил на этот
вопрос. Он поднял на Кунина свои серо-голубые глаза, подумал и, точно
вспомнив его вопрос, отрицательно мотнул головой. По некрасивому лицу его
от уха до уха разливалось выражение удовольствия и самого обыденного,
прозаического аппетита. Он пил и смаковал каждый глоток. Выпив всё до
последней капли, он поставил свой стакан на стол, потом взял назад этот
стакан, оглядел его дно и опять поставил. Выражение удовольствия сползло с
лица... Далее Кунин видел, как его гость взял из сухарницы один кренделек,
откусил от него кусочек, потом повертел в руках и быстро сунул его себе в
карман.
"Ну, уж это совсем не по-иерейски! - подумал Кунин, брезгливо пожимая
плечами. - Что это, поповская жадность или ребячество?"
Дав гостю выпить еще один стакан чаю и проводив его до передней, Кунин
лег на софу и весь отдался неприятному чувству, навеянному на него
посещением отца Якова.
"Какой странный, дикий человек! - думал он. - Грязен, неряха, груб,
глуп и, наверное, пьяница... Боже мой, и это священник, духовный отец! Это
учитель народа! Воображаю, сколько иронии должно быть в голосе дьякона,
возглашающего ему перед каждой обедней: "Благослови, владыко!" Хорош
владыко! Владыко, не имеющий ни капли достоинства, невоспитанный, прячущий
сухари в карманы, как школьник... Фи! Господи, в каком месте были глаза у
архиерея, когда он посвящал этого человека? За кого они народ считают,
если дают ему таких учителей? Тут нужны люди, которые..."