"Божий суд" - читать интересную книгу автора (Комаров Виктор)

ХЛЕБНАЯ КРОШКА

Почему-то Бэрд был совершенно убежден в том, что ни у Сигрена, ни у Ленгли записей Девидса нет. Но если так, то оставались Грехем и Сойк. Какую же зацепку найти к Грехему? Какой ключ подобрать? Может-быть?..

Комиссар вновв вытащил из кармана записную книжку Девидса, осторожно извлек из-под обложки билет на вчерашний концерт и стал задумчиво его разглядывать. Потом достал лупу, с которой никогда не расставался, — свадебный подарок старого приятеля, и принялся внимательно изучать синюю бумажку.

И сразу же ему попалось на глаза то самое, чего он, если и не ожидал, то во всяком случае очень хотел обнаружить: маленькая хлебная крошка. Она прилипла к ворсинкам бумаги.

Разумеется, крошка могла пристать к билету и где-нибудь в другом месте. Но она могла также означать, что Грехем заходил к Девидсу после Ленгли.

К тому же нижний край билета по сравнению с верхним, был заметно неровным. Это наводило на мысль, что его оторвали от соседнего уже после получения в кассе. А ведь именно так должен был выглядеть билет, который Мэри отдала Сигрену. Судя по магнитофонной записи, именно этот билет и дошел как раз до Грехема, а затем… Впрочем, его дальнейшая судьба оставалась для Бэрда неизвестной. Но рискнуть все же стоило.

Грехем встретил комиссара с предупредительной любезностью. Он пододвинул ему стул, а сам остался стоять у окна.

— Очень рад, что вы займетесь расследованием этой нелепой истории. Должен сознаться, я провел весьма неприятную ночь.

Бэрд отметил про себя, что Грехем встретил его почти теми же словами, что и Сигрен. Но произнесены они были совершенно иначе. Абсолютно спокойно, без тени истерии, с явной доброжелательностью. Что это? Хитрая уловка или подлинная искренность?

Сперва комиссар хотел попросить Грехема, чтобы он постарался отыскать свой билет в филармонию, но сейчас решил действовать прямо.

— Вам знаком этот билет? — спросил он, вытащив из записной книжки Девидса синий прямоугольничек и протягивая его Грехему. Грехем взял бумажку в руки и, близоруко сощурясь, поднес ее к глазам.

— Да, это мой билет, — произнес он невозмутимо, — то есть тот самый билет, который мне отдал Ленгли. А я в свою очередь уступил его Девидсу.

— В котором часу вы заходили к Девидсу, чтобы отдать ему билет? — быстро спросил Бэрд.

Грехем на мгновение замялся. Ом внимательно посмотрел на комиссара, как бы желая определить, что ему известно. Потом, видимо, на что-то решившись, мотнул головой и произнес все тем же спокойным голосом:

— Я могу вам сказать это совершенно точно. Когда я вошел к Девидсу, было четырнадцать часов двадцать восемь минут.

— Что же произошло дальше?

— Ничего особенного. Я предложил Девидсу билет, он взял его и отдал мне десять кларков. Вот и все.

— А потом?

— Потом я ушел.

— И долго вы были у него в кабинете?

— Не больше минуты.

— Так… — протянул Бэрд, мысленно отметив, что беседа с Грехемом продвинула его к цели всего лишь на какую-то пару минут.

— Хорошо, — продолжил комиссар, решив и дальше вести разговор в том же откровенном тоне, в каком он начался. — Почему же вы не рассказали об этом своим товарищам? Если не ошибаюсь, вы даже пытались сделать вид, что билет все еще находится у вас?

Грехем покраснел. Но ответил, не задумываясь:

— Не то чтобы я испугался, нет. Просто мне было очень не по душе вес это разбирательство, эти взаимные подозрения.

«И поэтому вы предпочли свалить все на Ленгли» — хотел сказать Бэрд, но удержался. В конце концов, он только следователь, а не воспитатель. К тому же не один Грехем, а каждый из этих молодых людей покривил душой. Но если покривил один раз… Ведь не святой же дух унес это проклятое решение.

— Ну хорошо, — повторил Бэрд. — А что вы сами обо всем этом думаете?

— Мне было бы очень тяжело, очень неприятно узнать, что кто-то из моих товарищей… Хуже всего разочаровываться в людях.

Это прозвучало вполне искренне и комиссар с невольным сочувствием взглянул на Грехема. Это было как раз то отвратительное ощущение, которое испытывал он сам всякий раз, когда уличал преступника. Все же он сказал:

— Однако получается, что именно вы заходили к Девидсу последним.

Грехем пожал плечами.

— Понимаю. Вы хотите сказать, что на меня падает подозрение. Мне нечего опасаться.

— Значит, вы тоже думаете, что это сделал Сойк? — неожиданно спросил Бэрд.

— Сойк? — удивился Грехем. — Почему Сойк? Разве я говорил что-нибудь подобное?

— Нет. Но так считает ваш шеф.

— Хэксли? Если хотите знать мое мнение, то менее всего вероятно, чтобы это сделал Сойк.

Он замолчал и задумался. Взгляд его погас и сделался отсутствующим. У Бэрда невольно возникло ощущение, что Грехем мгновенно переместился в какой-то иной мир. Однако он терпеливо ждал. Наконец Грехем возвратился к разговору.

— Если здесь кто-нибудь из нас действительно настоящий ученый — так это именно Сойк. Для меня наука тоже многое значит. И кое-что у меня тоже получается и, смею сказать, — неплохо. Но Сойк! Ему все дается удивительно легко. Понимаете, самые трудные задачи он решает просто играючи. Это прирожденный теоретик. Нет, Сойк не мог… — Грехем некоторое время подбирал подходящее слово, — похитить решение.

«Странно, — подумал Бэрд. — Хэксли говорил мне о Сойке совсем иное…»

Потом спросил вслух:

— Скажите, а что делал Девидс, когда вы были у него?

— По-моему, пил чай.

— А вы не заметили — на столе у Девидса лежали какие-нибудь бумаги?

— О, вы не знаете Девидса. Он был, что называется, аккуратист. Девидс не стал бы пить чай, не спрятав всех своих бумаг.

Бэрд узнал все, что хотел, но не спешил уходить. Грехем произвел на него впечатление думающего человека. И довольно искреннего. С ним стоило поговорить на отвлеченные темы. В частности, он мог бы помочь комиссару лучше понять Сигрена.

Но Бэрд медлил, обдумывая, как лучше подступить с ним к Грехему. Когда он слушал магнитофонные записи, у него сложилось впечатление, что у Грехема сильнее, чем у других теоретиков, развито чувство товарищества. Об этом говорил и тот энтузиазм, с которым он только что выступал в защиту Сойка. И Бэрд решил сыграть именно на этом. Правда, Хэксли обрисовал Грехема мрачным, нелюдимым затворником. Но это могло быть его субъективное мнение — во всяком случае, личное знакомство ничего такого не обнаружило.

— Вы могли бы мне помочь, господин Грехем? — приступил к делу комиссар. — Не скрою, что речь идет о вашем сослуживце — Сигрене. И от этого многое зависит.

— Я сделаю все, что смогу, — сказал Грехем, хотя в его голосе и прозвучала некоторая настороженность.

— Видите ли, насколько я понял, господин Сигрен — человек весьма религиозный. И я хочу разобраться в том, каким образом это может совмещаться с физикой.

— Ах вот что, — Грехем произнес это с заметным облегчением. — Ну что ж. Скажу вам, что и сам вполне допускаю существование бога, ну, разумеется, не в виде всемогущего старца с сиянием вокруг головы, а как некую высшую силу, организующую материю.

— А разве материя не организует себя сама? — спросил Бэрд, припоминая кое-что из тою, над чем он задумывался в молодости.

— Видите ли, в прошлом веке, когда господствовала так называемая классическая физика и считалось, что все сводится к чисто механическому движению, в природе просто не оставалось места для бога.

— Кое-что об этом я в свое время читал, — заметил комиссар.

— Но как вы, должно быть, знаете, классическая физика оказалась несостоятельной. Мир далеко не так прост. А это значит…

— Понимаю, — сказал Бэрд. — Вы хотите сказать, что новейшая физика, отвергнув классическую, тем самым поставила под сомнение и ее атеизм?

— Да, в общем так. Если не вдаваться в подробности.

«Хотя именно в них, — подумал Бэрд, — и заключена, видимо, суть дела». Но комиссар не чувствовал себя достаточно подготовленным, чтобы окунуться в их водоворот. Поэтому он сказал:

— Следовательно, вы не видите ничего противоестественного в том, что человек, занимающийся физическими исследованиями верит в бога?

— Видите ли, — медленно произнес Грехем, — должен же быть у человека в наше время хотя бы какой-то идеал. Иначе к чему все то, что мы делаем?

— Спасибо, — сказал Бэрд, подумав про себя, что эта часть разговора для понимания сложившейся ситуации, пожалуй, ничего не прибавила. — Я узнал все, что хотел. Против вас у меня нет никаких улик. И все же вы были последним у Девидса. Если решение находится у вас, я прошу вернуть его не позже завтрашнего утра.

Грехем как-то странно взглянул на комиссара. Казалось, он хотел что-то сказать, но промолчал.

К загадочному Сойку у Бэрда никаких видимых подходов не было — в предстоящем разговоре комиссару приходилось полагаться на собственную интуицию. Положение, однако, сложилось довольно странное. Та же интуиция подсказывала Бэрду, что ни Сигрен, ни Ленгли, ни Грехем в похищении замешаны не были. Следовательно, оставался Сойк. Требовалось только установить, что он заходил к Девидсу вслед за Грехемом.

С другой стороны, простая логика говорила, что и это еще ничего не докажет окончательно. Если Сойк действительно был у Девидса после Грехема, то за оставшиеся несколько минут кто-то мог зайти к нему еще раз. И тогда все придется начинать сначала…

Но пока об этом рано было думать. Многое зависело от разговора с Сойком.

Когда комиссар вошел в его комнату, Сойк торопливо спрятал в ящик какие-то листки и быстро поднялся навстречу комиссару. На его губах промелькнула загадочная улыбка.

Бэрд огляделся, думая, с чего бы ему начать, но Сойк опередил его.

— Присаживайтесь, господин комиссар. Вы, должно быть, не знаете, как приступить к допросу? Я помогу вам. Всегда следует помогать ближнему. Ваша задача — узнать, кто взял у Девидса решение, не так ли? Ну, так вот, решение взял я.

Сойк заговорчески улыбнулся и, склонив голову набок, посмотрел на комиссара кристально невинным взглядом.

От неожиданности Бэрд даже несколько растерялся. Странное признание. Но молчать было нельзя. И комиссар спросил первое, что пришло в голову:

— Зачем вы это сделали?

Сойк усмехнулся:

— Ясно зачем. Чтобы выдать открытие Девидса за свое и прославиться.

— Но за преступлением может последовать возмездие. И тогда вместо славы…

— Чтобы наказать, сначала надо доказать, — отпарировал Сойк.

— Для чего же в таком случае вы сказали мне о краже?

— Во-первых, я сказал вам далеко не все. А во-вторых, насколько мне известно, признание даже на суде еще не имеет решающего значения. Нужны улики.

Да, этот Сойк далеко не прост. Он явно ведет какую-то игру. Но какую? Надо быть настороже. Для начала Бэрд решил прикинуться этаким простачком, верящим каждому слову.

— Поскольку вы признались, — произнес он назидательным тоном завзятого судейского чиновника, — найти улики будет не так уж трудно. Для этого достаточно произвести у вас обыск. Ведь похищенную бумагу вы еще не могли передать никому.

Сойк весело рассмеялся.

— Зачем же мне хранить такую бумагу? Я ведь мог ее давным-давно уничтожить. Об этом вы не подумали?

Об этом Бэрд действительно как-то не подумал. А ведь специалисту и в самом деле не обязательно сохранять оригинал решения. Достаточно понять его суть, разобраться в идее. Да, инициатива была явно на стороне Сойка. Следовало что-то предпринять. И немедленно.

Бэрд поменял тактику.

— Я выслушал вас с большим интересом, — сказал он, улыбнувшись не менее загадочно, чем Сойк. — Уверяю вас, я способен оценить хорошую шутку. Но поговорим серьезно. Я попробую доказать, что похититель не вы.

— Попробуйте, — ухмыльнулся Сойк.

— Вы ведь относились к Девидсу и к его научным возможностям довольно скептически? Не правда ли? Если называть вещи своими именами, вы презирали его как ученого?

Сойк прищурился.

— Зачем же так грубо? — хмыкнул он.

— Кстати, — сказал Бэрд, — так ли уж в самом деле бездарен был этот Девидс. Я слышал, что у него была поразительная память, память хорошего компьютера. И он очень много знал.

— Мой книжный шкаф знает гораздо больше меня, — усмехнулся Сойк. — Но физик все-таки я, а не он. Еще Эсхил утверждал, что мудр тот, кто знает нужное, а не многое.

— Хорошо, продолжим, — сказал Бэрд, не позволив себе улыбнуться. — Итак, к возможностям Девидса-учекого вы относитесь скептически, в оценке же своих собственных способностей вы не отличаетесь излишней скромностью.

— Во-первых, я самый умный, а во-вторых, самый скромный, — рассмеялся Сойк. — Ну и что?

— Не кажется ли вам, что это вступает в явное противоречие с вашей версией о похищении документа? Я не верю, что вы могли бы воспользоваться работой Девидса.

— В ваших рассуждениях что-то есть, — Сойк с явным интересом посмотрел на комиссара. — Разумеется, я бы никогда не воспользовался работой Девидса. И тем не менее, с вашей точки зрения, похитителем должен быть именно я.

На этот раз настала очередь Бэрда с любопытством посмотреть на Сойка.

— Дело в том, — пояснил Сойк, — что примерно без четверти три я заходил к Девидсу, чтобы предложить ему билет на концерт. Ради этого я нарушил обычную традицию — не беспокоить Девидса во время дневного чая. Но у него уже был билет, и он отказался. Мы перекинулись парой ничего не значащих фраз, и я ушел. Но уже закрывая дверь своей комнаты, я видел, как в кабинет Девидса прошел Хэксли.

— Вы хотите сказать, что были последним?

— Именно. А если учесть, что, по словам Хэксли, он застал Девидса мертвым, то…

— А вы уверены, что Хэксли действительно прошел к Девидсу?

— Абсолютно. Я видел, как за ним закрылась дверь.

Круг замкнулся! Но яснее от этого не стало.

— И когда вы уходили, — поинтересовался Бэрд, — Девидс был еще жив и здоров?

— Вполне.

— А вы не видели, он уже выпил свой чай? — сам не зная почему, спросил комиссар.

Сойк задумался.

— Нет, на это я не обратил внимания.

— И сколько же было времени, когда Хэксли вошел к Девидсу?

— Не больше, чем без двенадцати минут три.

— Странно — пробормотал Бэрд. — Очень странно.

— Ну, что вы теперь скажете? — вызывающе спросил Сойк.

— Действительно, все улики против вас, — заметил Бэрд. — И все же я склонен полагать, что загадка, с которой мы столкнулись, имеет далеко не такое простое решение, какое предлагаете вы.

— Почему вы так думаете?

— Хотя бы потому, что у вас слишком беспечное настроение для человека, уличенного, мягко говоря, в неблаговидном поступке.

— Для этого у меня есть свои основания, — заметил Сойк.

— Надеюсь, вы не откажетесь поделиться ими со мной?

— Поделюсь, но не сейчас.

— Хорошо, — сказал Бэрд — В таком случае мы расстаемся до завтрашнего утра. Впрочем, — он секунду поколебался, хотя уже понял, что с этим человеком лучше всего вести себя совершенно откровенно, — я хочу, чтобы вы кое-что мне разъяснили.

— Консультация? — Сойк стал подчеркнуто серьезен — Что ж, я готов Спрашивайте.

— Я никак не могу понять, каким образом современная физика, которая помогла решить такие грандиознейшие задачи, как овладение энергией атома и полеты в космос, может приводить человека к религиозным выводам?

— А, вы уже побывали у Сигрена и Грехема, — поскучнел Сойк.

Нет, видимо, от этого человека решительно ничто не могло укрыться.

— Скажем, этот вопрос интересует лично меня.

— Допустим, — кивнул Сойк. — Итак, вы хотели бы знать отношения современной физики с богом? По существу, вопрос сводится к тому, способна ли физическая наука объяснить все явления природы естественными закономерностями. Или она должна прибегнуть для этого к каким-либо сверхъестественным силам? Так вот, могу вас заверить, что мы вполне обходимся без них.

— Но есть же проблемы еще нерешенные. И всевозможные загадки.

— Да, конечно. Наука то и дело с ними сталкивается. Но оценка этого во многом зависит от убеждений. Человек, мыслящий реалистически, понимает, что невозможность объяснить те или иные явления — дело временное. Тот же, кто настроен религиозно, видит в этом принципиальную ограниченность возможностей науки, ее неспособность проникнуть в самое сокровенное, в то, что, с его точки зрения, есть бог.

— И таких ученых много?

— Они есть. Но чаще всего это скорее дань традиции. — Сойк подошел к книжной полке и, приглядевшись, взял одну из книг. — Вот, послушайте, что пишет об этом Вернер Гейзенберг, один из создателей современной физики.

Он полистал книгу.

— Вот! «Весь образ нашего мышления формируется в нашей юности благодаря тем идеям, с которыми мы в это время сталкиваемся» И еще: «Мы входим в состав общества. Это общество связывают… общие идеи… Эти идеи могут поддерживаться авторитетом церкви или государства, и… очень трудно отойти от общепринятых идей, не противопоставляя себя обществу».

— Понятно, — сказал Бэрд. — Значит, физика здесь ни при чем.

— Во всяком случае, с каким бы явлением мы не встретились, она рано или поздно неизменно находила ему естественное объяснение. Так было до сих пор, и у меня нет причин сомневаться на будущее…

— Благодарю вас, — улыбнулся Бэрд. — А то, признаюсь, я уже стал опасаться за свои убеждения.

И он ушел, на этот раз не решившись повторить свое предупреждение. Не решившись, хотя логика все же свидетельствовала больше всего именно против Сойка.