"Джон Чивер. Перси" - читать интересную книгу автора

засухи, кризисы, стихийные бедствия, эпидемии и войны. Он, конечно,
ошибался, но мысль эта была ему приятна. Происходило все это в ближайших
окрестностях высокообразованного Бостона, но нашей семье, видимо, куда
ближе были гиперболы и риторика, унаследованные от Уэльса, Дублина и
различных владений алкоголя, чем проповеди Филлипса Брукса [священник
епископальной церкви в Бостоне, автор ряда богословских трудов и церковных
гимнов (1835-1893)].
Из материнской родни мне, пожалуй, лучше всего запомнилась одна моя
тетя, которая называла себя Перси и курила сигары. Притом она отнюдь не
была мужеподобна. Она была очень хороша собой, красива и до крайности
женственна. Семьями мы не дружили. Возможно, она не нравилась моему отцу,
хотя помнить я этого не помню. Родители моей матери эмигрировали из Англии
в 1890-х годах со всеми шестью детьми. Моего дедушку Холиншеда называли
"арапом", и я при этом всегда представлял себе высоченного раба-негра. Не
знаю, какие именно проделки водились за ним в Англии, но денег на переезд
в Новый Свет дал ему его тесть сэр Перси Девир, и он же положил ему
небольшое пособие с условием, что в Англию он не вернется. Соединенные
Штаты он ненавидел до конца жизни и протянул здесь недолго, всего
несколько лет. В день его похорон бабушка предупредила детей, что вечером
собирает их на семейный совет. Пусть будут готовы обсудить свои планы на
будущее. Вечером она опросила на этот счет всех детей по очереди. Дядя Том
мечтал стать военным. Дядя Гарри мечтал стать моряком. Дядя Билл мечтал
стать коммерсантом. Тетя Эмили мечтала выйти замуж. Моя мать мечтала стать
сестрой милосердия, ухаживать за больными. Тетя Флоренс - та, что
впоследствии назвала себя Перси, - воскликнула с жаром: "Я хочу стать
великим художником, таким, как мастера итальянского Возрождения!" И тогда
бабушка сказала: "Ну что ж, хотя бы одна из вас видит перед собою ясную
цель, остальные пусть идут работать, а Флоренс пусть поступит в школу
живописи". Так они и сделали, и, насколько я знаю, никто из них ни разу не
пожалел об этом решении.
Как просто это все звучит, а было, наверно, совсем не просто. На столе,
вокруг которого они собрались, горела скорее всего плошка с китовым жиром
или керосиновая лампа. Они жили на ферме в Дорчестере. На обед ели
чечевицу либо овсяную кашу, в лучшем случае - тушеное мясо с картошкой и
луком. Они были очень бедны. Если дело было зимой, то жестоко мерзли, и,
когда бабушка после семейного совета величественно шествовала от черного
хода к зловонной уборной во дворе, ветер вполне мог задуть ее свечу.
Мылись они не чаще раза в неделю - по всей вероятности, просто обливались
из ведер. За краткой и сжатой декларацией Перси легко забыть, что речь
идет о неимущей вдове с шестью детьми. Кто-то, наверно, вымыл после того
обеда посуду, вымыл в жирной воде, принесенной из колодца и нагретой над
огнем.
В таких воспоминаниях автору грозит опасность изобразить своих героев в
повышенно-благородных тонах, но люди это были без затей и без претензий, и
когда бабушка говорила за столом по-французски (а это бывало часто), то
руководило ею исключительно желание использовать свое образование на
практике. Жизнь тогда, разумеется, была намного проще. Так, например,
однажды бабушка прочла в газете, что какой-то мясник, отец четверых детей,
спьяну зарубил свою жену секачом, и тотчас поехала в Бостон на конке или в
экипаже, уж не знаю, какой там был транспорт. Перед домом, где произошло