"Джон Чивер. Наваждение" - читать интересную книгу автора

В Филадельфии Уид сел в поезд. Доехал до Нью-Йорка, пересек его с юга
на север и как раз поспел на электричку, которой пять вечеров в неделю
ездил со службы домой.
В вагоне он сел рядом с Трейсом Бирденом.
- А знаете, - сказал он, - я сейчас с самолета, что чуть не разбился
под Филадельфией. Мы сделали посадку на поле...
Он опередил и газеты и дождь, погода в Нью-Йорке стояла солнечная,
тихая. Был конец сентября, день круглился и пахнул, как яблоко. Трейс
выслушал рассказ без волнения. Да и откуда возникнуть волнению?
Воспроизвести словами эту встречу со смертью Франсис был не в силах - тем
более в электричке, идущей солнечными предместьями, где в тесных садиках
уже начинался сбор плодов. Трейс развернул газету, и Франсис остался один
со своими переживаниями. На остановке Шейди-Хилл он простился с Трейсом,
сел в свой подержанный "фольксваген" и поехал домой.


Дом стоял на участке Бленхоллоу и с виду напоминал коттеджи голландских
поселенцев колониальных времен. Он был просторнее, чем казалось на первый
взгляд. Общая комната была обширна и делилась на три части, как Галлия
["Записки о Галльской воине" Юлия Цезаря начинаются словами: "Вся Галлия
делятся на три части..."]. В загибающейся влево части был длинный, на
шестерых, стол со свечами и с фруктовой вазой посредине. Из открытой в
кухню двери шел аппетитный запах и доносилось скворчанье: Джулия Уид
готовила вкусно. Центром средней, самой большой, части служил камин.
Справа были книжные полки и рояль.
Комната блистала чистотой и спокойным порядком, ив окна, выходящие на
запад, еще тек ясный свет предосеннего солнца, прозрачный, как вода. Ничто
тут не было в забросе, глянец лежал на всем. На столике здесь не
наткнешься на жестяную коробку с тугой крышкой, где внутри вместо сигарет
- старая пуговица и потускневшая монетка. В камине не увидишь вчерашней
золы, На рояле стояли розы, отражаясь в лакированной широкой крышке; на
пюпитре - альбом шубертовских вальсов. Луиза Уид, девятилетняя хорошенькая
девочка, смотрела в закатное окно. Ее меньший брат Генри стоял рядом.
Самый же младший, Тоби, присел у каминного ящика для дров и разглядывал на
его отполированной меди выпуклые фигуры католических монахов, пьющих пиво.
Франсис снял шляпу, положил газету, не то чтобы он сознательно любовался
этой сценой - углубляться в созерцание он не привык. Здесь было его
гнездо, родное, созданное им, и он возвращался сюда с тем чувством
облегчения и обновления сил, с каким всякое живое существо возвращается к
себе домой.
- Привет, ребята, - сказал он. - Самолет, на котором я...
Девять вечеров из десяти ребята встречают отца радостно; однако сегодня
они перессорились. Не успел Франсис досказать о самолете, как Луиза
получает от Генри пинок ниже спины и оборачивается к нему с возмущенным:
"У, проклятый!"
- Стыдно ругаться, - укоряет ее Франсис и тем совершает ошибку - прежде
надо было одернуть Генри. Луиза вскидывается на отца; Генри - его
любимчик, Генри всегда прав, а ее обижают, и никто не заступится,
несчастная ее судьба навеки.
- Ты что дерешься? - поворачивается Франсис к сыну, но у того готово