"Александр Чаянов. Необычайные, но истинные приключения графа Федора Михайловича Бутурлина" - читать интересную книгу автора

обжигая, струи растопленного воска.
В тот же момент зала наполнилась яростными ударами, шумом голосов и
звоном оружия. Восковой поток прекратился.
Гвардеец, майор Хоризоменов, по приказу ее Императорского Величества
Государыни Императрицы, выследивши преступное и Богу противное тайное
общество иллюминатов, вовремя ворвался с нарядом преображенцев в залу
судилища, помог Бутурлину вылезти из бочки и допрашивал его о случившемся в
то время, как дюжие гвардейцы ловили по комнатам разбежавшихся иллюминатов.
Было около 4 часов утра, когда Федор в сопровождении охранявшего его
гвардейского сержанта подходил к дому своего отца.
Глава V. Бегство
Царевна, корабли стоят готовы к бегу
И только ждут они тебя одной со брегу.
М. Ломоносов
Швейцар Афанасий, взволнованный и бледный, отворив Федору дверь,
доложил ему, что батюшка ожидали его всю ночь в своем кабинете и просят к
себе, не мешкая.
Михайло Бутурлин, старый генерал, служивший еще при Минихе, встретил
сына неласково и молча приказал ему сесть в кресло.
Федор только теперь, в тишине отцовского дома, когда отлетели все
страшные призраки сегодняшней ночи, понял, что случилось что-то непоправимо
недоброе.
Тишина отцовского кабинета, пристальный взгляд старика и его молчание,
его сухие руки, держащие какой-то конверт, показались ему еще значительней,
еще ужасней, чем все события безумной ночи.
Старик, видимо взволнованный и потрясенный, хотел ему что-то сказать,
но закашлялся и молча протянул через стол сложенную вчетверо бумагу.
Буквы прыгали в глазах Федора, казались ему то бубновой девяткой, то
пятеркой треф и только с большим напряжением воли он мог разглядеть
написанное и в ужасе остолбенел.
Градоправитель Москвы, сам князь Петр Михайлович Волконский, писал его
отцу, что по неисповедимому стечению обязан он завтрашним утром взять под
стражу графа Федора Бутурлина по подозрению в убиении будочника на
Таганской площади. Но, памятуя многолетнюю свою боевую дружбу с графом
Михаилом Алексеевичем допрежде того, его предупреждает, чтобы снарядил он
сына к поспешному бегству, чего ради приложены подорожные, подписанные
задним числом. Саму же записку осторожности для просит сжечь.
Старый граф ни слова не прибавил сыну и, прощаясь с ним надолго, может
быть, навсегда, почел нужным передать ему пакет, из содержания которого
Федор, когда будет в безопасности, сможет узнать семейную тайну, доселе от
него скрываемую, и, сняв с груди медальон с портретом его матери и локоном
ее волос, надел его на шею сына, благословил и отпустил подкрепиться перед
отъездом.
Когда Федор, согнувшись под бременем тяжести навалившихся на него
событий, уходил из кабинета, он видел в мерцании свеч, как слезы беззвучно
катились по восковым щекам старика, а за окнами дома в порывах
возобновившейся бури ему чудился смех Брюсова голоса.
Матреша, черноглазая горничная девка, освещала свечой Федору его путь
по коридорам большого дома еще петровской стройки. Кровь молотком стучала в
его висках, а в глазах, перемешиваясь с несущимися по воздуху картами