"Карел Чапек. Минда, или о собаководстве" - читать интересную книгу автора

"Не стесняйся, ложись под постель, голубчик. Я позволяю".
Однако утром она убежала от меня через окно. К счастью,
ее поймали рабочие, чинившие мостовую.

Теперь я вожу ее на поводке подышать свежим воздухом и
при этом привлекаю к себе лестное внимание, всегда
вызываемое наличием у тебя породистой собаки.
- Погляди, - говорит какая-то мамаша своему ребенку, -
вон собачка!
- Это эрдель, - обернувшись, слегка уязвленный, бросаю я.
Но больше всего раздражают меня те, кто мне кричит:
- У вас красивая борзая. Но почему она такая лохматая?
Она тянет меня куда ей вздумается: у нее чудовищная сила
и самые неожиданные интересы. То вдруг начнет волочить меня
по кучам глины, по свалкам предместья. Добродушные
пенсионеры, видя, как мы мечемся каждый на своем конце
поводка, безнадежно опутавшего нам ноги, укоризненно говорят
мне:
- Зачем вы ее тянете насильно?
- Это я ее тренирую, - поспешно отвечаю я, увлекаемый к
другой куче.

Что касается охраны, то это правильно: человек на самом
деле приобретает собаку для охраны. Он настороженно ходит
за ней по пятам, не отходя почти ни на шаг; охраняет се от
воров и от всех, кто к ней враждебно относится, кидается на
каждого, кто ей угрожает. Поэтому уже с давних времен
символом верности и бдительности является человек,
стерегущий и охраняющий свою собаку. С тех пор как у меня
завелась собака, я, как говорится, сплю в полглаза: все
слежу, как бы кто не украл у меня Минду. Захотела она
гулять - иду; захотела спать - сижу и пишу, насторожив уши,
чтобы звука не пропустить. Подойдет ли к нам чужая собака -
ощетиниваюсь, ощериваюсь, угрожающе рычу. Тут Минда
оборачивается на меня и начинает вертеть остатком хвоста,
видимо говоря: "Я знаю, что ты здесь и охраняешь меня".

И в том, что человек заводит себе собаку, чтобы не было
чувства одиночества, тоже много правды. Собака в самом деле
не любит оставаться одна. Как-то раз я оставил Минду одну в
прихожей; в знак протеста она сожрала все, что нашла, и
после этого ей было даже плохо. Потом - запер ее как-то в
погребе: она прогрызла дверь. И с тех пор не желает
оставаться одна ни на минуту. Когда я пишу, она требует
чтобы я с ней играл. Если я лягу, она понимает это, как
разрешение лечь ко мне на грудь и кусать меня за нос. Ровно
в полночь я должен заводить с ней Большую Игру, состоящую в
том, что мы со страшным шумом гоняемся друг за другом,
кусаем друг друга, катаемся по земле. Выдохнувшись, она в
изнеможении идет и ложится, после чего получаю право лечь и