"Отавало идет по экватору" - читать интересную книгу автора (Листов Вадим Вадимович)

Большой полет белой птицы

Столичная окраина Батан Альто в последние годы усилиями людей зажиточных застроилась и превратилась в один из наиболее престижных районов Кито. В самой верхней его части, там, где кончаются два ряда домиков, а оборвавшийся асфальт сменяется узкой каменистой дорогой, ведущей в эвкалиптовую рощу, на ровной площадке, отторгнутой у горного склона, стоит здание необычной архитектуры. Издали оно выглядит суперсовременно: над большой, сплошь из стекла стеной в два этажа взметнулась односкатная крыша-крыло, готовая вот-вот взмыть ввысь и увлечь за собой все сооружение.

Здесь живет и работает выдающийся художник современности Освальдо Гуаясамин.

Свернув с дороги и въехав в ворота, оказываешься перед домом, выдержанным в типично колониальном стиле: глухие стены, узкие проемы дверей, опоясанный колоннадой внутренний дворик - патио. Однако тягостного впечатления эта часть здания не производит. Белизна наружных и внутренних стен, просторный патио, залитый слепящим солнечным светом, создают ощущение легкости и безмятежности.

Гуаясамин - Белая Птица Эквадора

Столь странное на первый взгляд сочетание старины и современности, формы и содержания как нельзя лучше отвечает замыслу его хозяина: задумав свой дом как домашний музей, Освальдо Гуаясамин сам его и спроектировал.

- С какого рубежа начался мой путь в искусство? - переспросил Освальдо и задумчиво посмотрел в стену-окно, за которым далеко внизу, в долине, простерся Кито. - Пожалуй, с раннего детства. Да, с раннего детства, - повторил он с мягкой, чуть грустной улыбкой. - Мои сверстники не хотели играть со мной - я был для них "индио". По-детски обостренное ощущение униженности и несправедливости будило во мне желание убежать от обидчиков, улететь далеко-далеко, туда, где нет расовой дискриминации, где нет деления на белых и "индио", где все - "индио" и все равны. И я начал рисовать. Рисунки были наивные, бесхитростные, чисто личного плана. Мне было тогда шесть лет.

Нерадостное детство

Я рано испытал и глубину унижения, порожденного социальным неравенством, ведь я происхожу из очень бедной семьи, - продолжал Освальдо. - Мой отец был индеец, мать-метиска. Из десяти детей я был старшим. И когда в восемь лет я в первый раз вышел на улицы моего родного Кито, чтобы продать свои рисунки и плакаты, то это было продиктовано желанием помочь семье.

И мальчишкам Колорадо свойственна любознательность

Учился Освальдо плохо. Кроме рисования, его ничего не интересовало, разве что история и география да еще игра на гитаре. Вот и вся учеба. Немудрено, что будущую гордость Эквадора часто исключали из школы, приходилось каждый год поступать в новую. С трудом одолев "курс наук" начальной школы - а она в Эквадоре охватывает шесть классов, - Гуаясамин легко поступил в Школу изящных искусств Кито. Там он учился с упоением, и годы учебы пролетели незаметно. В 1941 году Освальдо блестяще закончил Школу - тогда ему шел 22-й год.

Все эти обстоятельства: бедность семьи, трудное детство, учеба в академической Школе изящных искусств - породили в молодом художнике обостренное чувство национального самосознания, а позже - и лучшее понимание проблем классовой борьбы. В итоге это привело к тому, что в своих картинах он еще в период своего становления как художника стремился отразить жизнь и страдания эквадорского народа.

В 1942 году Освальдо удалось организовать в Кито первую персональную выставку. Суть выставленных полотен сам он охарактеризовал как "восстание против буржуазного академизма". Именно тут ирония судьбы вытолкнула его на путь успеха. В эквадорской столице проездом находился американский миллиардер Нельсон Рокфеллер, и один из его друзей, дипломат, зная, что он неравнодушен к живописи, пригласил его на выставку работ Гуаясамина. Будучи и в самом деле знатоком живописи, Нельсон Рокфеллер сразу оценил незаурядность дарования молодого художника. Не поскупившись, он за высокую цену приобрел несколько его картин, а главное - пригласил Гуаясамина в Соединенные Штаты, пообещав оказать содействие в организации там персональной выставки.

Поездка в США дала Гуаясамину возможность побывать в Мексике. Там он работал и учился у Ороско, одного из "великой троицы" мексиканских муралистов (Ривера - Ороско - Сикейрос), там же он познакомился и подружился с выдающимся чилийским поэтом Пабло Нерудой. Пребывание в Мексике оказало глубокое влияние на все последующее творчество Освальдо Гуаясамина. И дело не в том, что он называет себя "первым эквадорским художником, занявшимся настенной живописью". Он многое усвоил от искусства великих мексиканских муралистов: реализм, верность национальным традициям и пафос революционной борьбы, свойственные творчеству Диего Риверы, экспрессию и трагизм Ороско, резкость его живописной формы, а также глубокий социальный характер и политическую заостренность фресок Давида Альфаро Сикейроса; но что еще более важно - их патриотизм и демократичность, ясную адресованность работ "великой троицы" народным массам.

- Со временем мои горизонты - и творческие, и политические - расширялись. - При этих словах в глуховатом голосе Освальдо зазвучали твердые нотки. - Ныне я бы сказал, что мое творчество - это сплав воспоминаний детства и жизненного опыта с личным восприятием мира, в котором мы живем. И все это - преломленное сквозь столь же личную призму художника.

- Кстати, - оживился он, - ты знаешь, что на кечуа означает "гуаясамин"? На одном из его наречий это "летящая белая птица", а на другом - "дом мудрости". - Художник откинул назад большую седую голову, озорно засмеялся и заключил: - Не знаю, как насчет мудрости, но сейчас-то я уж точно "белая птица"...

6 июля 1986 года Освальдо Гуаясамину исполнилось 67 лет. Из них более 45 художник находится в творческом полете. И никогда: ни в начале пути, ни теперь, в расцвете творческих сил, - он не изменял темам, с детства глубоко запавшим в душу: страдания простого человека от расовой дискриминации, социальной несправедливости, войны и его борьба за избавление от этих бед, за светлое будущее для себя и для всего человечества.

Более 30 лет художник работает над большой серией картин под общим названием "Возраст гнева". Гуаясамин начал ее в 1952 году, и она быстро принесла ему славу. По первоначальному замыслу серия должна была состоять из 250 полотен, сейчас в ней уже более 300 картин. Но, как и само творчество, тема бесконечна, и художник продолжает неустанно трудиться.

- С начала нынешнего века, но особенно после Великой Октябрьской социалистической революции мир живет в условиях противоборства старых, отживших форм общественного устройства и новых, порожденных Великим Октябрем, - говорил мне Гуаясамин. - Борьба между старым и новым, между миром капитала и миром труда, между прошлым и будущим - вот суть "Возраста гнева".

Серия начинается картиной о гражданской войне в Испании, где Гуаясамин прожил весь 1956 год. Там он живо интересовался подробностями минувших грозовых событий: ездил по стране, в первую очередь по местам боев, расспрашивал людей, переживших войну, знакомился с документами. Говоря его собственными словами, в Испании он "был занят тем, что искал и думал". Итог этих поисков и размышлений - семь картин под общим названием "Плачущие женщины".

- В дальнейшем я побывал во многих странах мира, - вспоминал Освальдо, - видел почти все нацистские концлагеря, и то, что меня там потрясло, я постарался выразить в цикле из четырнадцати картин. Потом была написана большая фреска о чудовище нашего времени - атомной бомбе. Позднее появились серии картин, темами которых были войны в Корее, во Вьетнаме. Все это части одной симфонии - драматической и в то же время героической.

Семь картин, четырнадцать полотен... Мало кто знает, какой титанический труд кроется за простыми словами художника. Семь лет разъезжал он по белу свету, сделав за это время около 8 тысяч рисунков, эскизов, набросков. А возвратившись в родной Кито, уединился и целиком отдался работе. Серия разрасталась: появлялись Картины о событиях в Гватемале, Чили, Аргентине, Ливане, Никарагуа, Сальвадоре.

Гуаясамин боялся одного: успеть бы, хватило бы сил...

- Приход к власти в Чили фашизма и зверские расправы над демократами побудили меня обратиться к чилийской теме, - продолжал Освальдо. - Думаю, что эта серия будет состоять тоже из семи картин. Одновременно работаю над серией "Матери с Майской площади" - эти полотна посвящены матерям, чьи дети пали жертвами реакции и военщины в Аргентине.

Свое творчество Гуаясамин делит на два своеобразных периода. Первый - он называет его "Я и индейцы" - был сплавом личного и национального. Написанный в 1945-1946 годах первый крупный цикл состоит из 103 картин и повествует о жизни и проблемах народов Латинской Америки. Художник назвал его "Гуаканьян", что на кечуа означает "Дорога плача". Красной нитью весь цикл пронизывает идея борьбы индейцев и метисов против угнетения, за свои права, за свободу. После вернисажа в Кито в 1951 году "Дорога плача" объехала полсвета, а в 1956 году в Испании была удостоена премии.

На втором, более позднем этапе - Освальдо условно назвал его "Я и мир" - его взгляд на общественно-политические проблемы современности становится углубленнее и шире. Гуаясамин нашел свой собственный пластический язык живописца. И сразу же интерес общественности разных стран к творчеству Белой Птицы Эквадора резко возрос. Выставку его работ, устроенную в 1973 году в парижском Музее современного искусства, посетило полтора миллиона человек. Десятью годами позже около 500 его работ экспонировались в ленинградском Эрмитаже, с частью этой экспозиции познакомились и москвичи.

Путь к мастерству был для Освальдо Гуаясамина непрост и нелегок. Вначале он находился под сильным влиянием Греко, позднее - Гойи, подражал Ороско. "В творчестве Гойи, - говорил Освальдо, - меня особенно интересовали его гравюры и его "черный период". Разумеется, исключительно с точки зрения содержания его работ". Не обошлось и без влияния импрессионизма и кубизма (они были для него, как он выразился, "необходимым опытом"), а также архитектуры, которую он серьезно изучал в течение нескольких лет. Он постоянно работал и постоянно учился.

- Ты знаешь, - сказал он мне во время нашей беседы, - недавно я подсчитал, что создал в общей сложности свыше шести тысяч картин и рисунков и более двухсот скульптур из бронзы, дерева, камня. Свой творческий почерк, свое "лицо" я искал в разных стилях. Лет двадцать назад мое искусство пластически было связано с искусством других, но вот уже два десятка лет как я говорю на собственном языке. И всегда неизменной была главная тема - мой народ, его жизнь, его страдания и мечты.

- Я читал, Освальдо, что твое творчество так повлияло на современную живопись, что возникло даже особое течение, своего рода "школа Гуаясамина", - сказал я. - Что ты сам скажешь по этому поводу?

- Да, я знаю, что лет двадцать назад у меня появились последователи во Франции и Испании, а из латиноамериканских стран - в Аргентине, Венесуэле, Колумбии и Перу, возникло даже течение "копировальщиков", - ответил он. - Но я отношусь к этому скептически: ведь истинное произведение искусства нельзя повторить.

- А ты не думаешь сам создать "школу Гуаясамина", иметь своих учеников?

- У меня не хватило бы на них ни времени, ни терпения, - отшутился Освальдо.

Гуаясамин оказался гостеприимным и радушным хозяином. Он долго водил меня по своему дому-музею, знакомил с собранными им богатейшими коллекциями, подробно рассказывал о картинах колониальной эпохи, принадлежащих кисти художников "школы Кито", о скульптурах из дерева, об археологических находках, в частности о керамических изделиях древних гончаров. Всего в его археологической коллекции, считающейся едва ли не крупнейшей в Эквадоре, около 15 тысяч предметов.

В 1978 году Гуаясамин передал эквадорскому государству в дар около 500 картин и скульптур колониального периода и ценную коллекцию предметов, относящихся к доколумбовой эпохе, а также произведения классиков мировой живописи, в том числе работы Гойн и Пикассо. Стоимость их превышала 20 миллионов долларов.

- Почему я так поступил? - Освальдо слегка пожал плечами. - Мои картины есть почти во всех музеях мира, а здесь, у меня на родине, их не более пятидесяти. Я почувствовал себя морально обязанным отдать моему народу все лучшее. Коллекция, включающая около трехсот моих полотен, пока не экспонируется, она будет храниться в домашнем музее в ожидании, когда будет построено специальное здание для будущего музея. Территория для него рядом с моим домом уже подготовлена. Землю купил я, а над проектом здания работает известный кубинский архитектор Антонио Кинтана. Эту помощь мне предложило правительство Кубы...

Воспользовавшись паузой, когда Освальдо закуривал очередную сигарету, а курит он много, - я спросил его, какой тип живописи он предпочитает, в каком жанре больше любит работать.

Его ответ можно смело назвать психологическим автопортретом.

- Я "делаю" три типа живописи, довольно отличных один от другого. Например, я пишу цветы, пейзажи и натюрморты, что отвечает моему внутреннему миру, так сказать, состоянию души. Эта живопись меня освежает, за мольбертом я отдыхаю. Затем я "делаю" портреты. Хотя и пытаюсь проникнуть во внутренний мир человека, который мне позирует, и отразить его на моем полотне, портреты пишу без особой охоты - ведь тут я не более как "секретарь" моего персонажа. Наконец, я "делаю" главную работу моей жизни - создаю произведения, сильные по экспрессивности и драматизму, такие, как полотна из серии "Возраст гнева". В ней есть портреты людей, которые защищали свою родину, которые в той или иной степени возвеличили Человека, его землю, его достоинство. Один из них - Сандино. Сейчас я тружусь над новой серией картин, которую назвал "Нежность: пока я живу, всегда тебя вспоминаю".

- Живопись - мое призвание, моя жизнь, - сказал Освальдо. Он умолк, в который раз закурил и после долгой паузы продолжал: - Когда я работаю над очередной картиной, я выражаю себя прежде всего как эквадорец. Вместе с тем я знаю, что Эквадор - это лишь часть Латинской Америки. Теперь, спустя десятилетия, я отчетливо вижу, что творческим счастьем я обязан тому, что вовремя понял простую истину: художник не должен замыкаться ни в личных, ни даже в национальных рамках, он обязан своими произведениями выражать неразрывную связь национального и интернационального.

У Гуаясамина особая манера вести беседу - он говорит страстно, выразительно жестикулирует и все время порывается сорваться с места, "взлететь". Наконец он так и делает - прерывает разговор о своем творческом кредо и ведет меня в мастерскую смотреть его панно (высота каждой из двух частей - четыре метра, длина - пятнадцать) для международного аэропорта "Барахас" в Мадриде - заказ правительства Испании. К тому времени, когда состоялась наша встреча (шел май 1982 года), Освальдо почти все завершил.

Я знал, что Гуаясамин работает быстро, даже стремительно, и потому задал вопрос скорее из вежливости, чем из любопытства.

- Сколько времени ушло на это панно?

- Полтора года, - ответил Освальдо. - Принимая во внимание характер помещения, для которого предназначается мураль, - а это зал вылета пассажиров за границу, - пришлось остановиться на акриловых красках да еще прибегнуть к помощи мраморной крошки. И писать пришлось не на холстах, а на щитах из бальсового дерева. Потом они будут смонтированы в Мадриде на алюминиевой структуре.

- Похоже, что мастерская создана специально для таких масштабных работ, - я обвел взглядом просторную студию и кивнул на высоченный стеклянный потолок, сквозь который лились потоки солнечного света.

- Да, работается здесь легко, - согласился Освальдо. - Много света и воздуха...

Мы подошли к стоявшему возле стены длинному столу, на котором лежали деревянные щиты с нанесенными на них контурами будущих фигур. Худощавый чернобородый человек в джинсах и клетчатой рубашке закрашивал один из щитов красно-оранжевой краской невероятно резкого тона. Встретив его внимательный взгляд, я спросил, что будет изображено на этой части панно. Бородач в джинсах вопросительно посмотрел на Гуаясамина, на меня, опять перевел взгляд на Освальдо. Тот жестом показал, чтобы он продолжал работать, и, обращаясь ко мне, пояснил:

- Он глухонемой. Художник. Не мог найти работу. Я и пригласил его в помощники.

Работая над панно, Гуаясамин, по его словам, стремился выразить мечту двух выдающихся лидеров освободительного движения латиноамериканских народов - Боливара и Сан-Мартина - о равноправном единении народов, говорящих на испанском языке.

- Новый международный аэропорт Мадрида должен нести на себе печать нового времени и новых идей, - говорил Освальдо. - Обе части панно представляют собой призыв к единству Испании и народов Латинской Америки.

Первая часть посвящена Испании: изображены испанский танец, символическое пожатие рук конкистадора и индейца, четыре портрета, на них Бартоломе де Лас Касас, Сервантес, Унамуно и Пикассо, олицетворяющие важное влияние испанской культуры на духовную жизнь народов Латинской Америки.

Сердцевина второй части - испано-американской - доколумбова Америка с ее мистерией индейских ритуальных масок, что призвано привлечь внимание к наследию древних цивилизаций и культур наших народов. Что касается портретов - их тоже четыре. Это Руминьяуи, Симон Боливар, Хосе Марти и Пабло Неруда. В них я стремился показать преемственность и неразрывную связь идей независимости и свободы, которые и сегодня вдохновляют латиноамериканцев на борьбу за демократию и социальный прогресс.

Освальдо настоял на том, чтобы я остался у него обедать.

- Обед будет простой, деревенский, зато сытный, это я обещаю, - предупредил он. - Я неприхотлив в еде, редко изменяю своему меню, а вину предпочитаю фруктовые соки или простую воду.

В столовой, где массивные деревянные балки высоко вознесли резной деревянный потолок, экономка подала густой суп с вермишелью и фасолью, "фритаду" - кусочки жаренной в масле свинины, овощи - салат, кукурузу, отварной картофель в мундире, а также свежий сыр и кувшин апельсинового сока; завершал трапезу крепкий черный кофе... с медом.

За обедом наша беседа вращалась в основном вокруг тем политического свойства, таких, как роль и место художника в обществе и в современном мире вообще, как актуальные проблемы, стоящие перед латиноамериканскими народами, политические взгляды и симпатии самого Гуаясамина, его общественная деятельность.

Меня всегда удивляла и поражала творческая одержимость художника, его работоспособность. Ежедневно, кроме воскресений, он поднимается в семь утра, а в восемь уже начинает свой рабочий день, который продолжается 12-14 часов. И при этом он находит время для дел общественных. А их у Гуаясамина немало. Он - глава Эквадорского комитета борьбы за гражданские права, один из сопредседателей Латино-американской ассоциации защиты прав человека, руководитель Национального комитета культурных связей между Эквадором и Кубой. Он успевает многое: принять участие в латиноамериканской конференции солидарности с сальвадорским народом, прочитать перуанским студентам лекцию о роли современной живописи в борьбе народов континента за экономическое, социальное и духовное освобождение, съездить на Кубу и потом выступить перед эквадорцами с рассказом о трудовом героизме кубинцев, строящих новую жизнь.

Гуаясамин - восторженный поклонник Кубинской революции.

- Я не раз бывал на Кубе, - говорил он, вспоминая свои поездки в Гавану, - и восхищаюсь героическим народом острова Свободы, его усилиями и особенно опытом строительства новой жизни. Кубинцы созидают социалистическое общество, исходя из своих специфических условий и особенностей, их методы отличаются от тех, какие применялись в других странах. Я имею в виду, что они созидают новое общество на наш, латиноамериканский, я бы даже сказал, на карибский манер. И они добились успехов, которые кажутся просто невероятными, прежде всего в области просвещения, здравоохранения, решения социальных вопросов. Такое общество впервые родилось в Латинской Америке, и я не скрываю своего большого уважения к кубинскому народу.

- В моих дружеских связях с кубинцами однажды произошел такой эпизод, - оживился Освальдо. - Когда я приехал в Гавану, меня попросили написать портрет Фиделя Кастро. Но предупредили, что "команданте" сможет позировать не больше часа. Я согласился. Работал с упоением и, как всегда, быстро. А когда кончил писать, Кастро был поражен достигнутым сходством и, как мне показалось, еще больше скоростью работы.

Освальдо Гуаясамин не принадлежит ни к одной из существующих в Эквадоре политических партий. Но его прогрессивные взгляды, его симпатии к социализму известны далеко за пределами его страны. С позиций патриота и демократа он выступает за избавление народов Латинской Америки от гнета американских монополий, решительно разоблачает на международных форумах империалистическую политику США в отношении развивающихся стран.

- Влияние США на наши страны отчаянно сильно, - говорил Гуаясамин. - Но империалисты недолго будут глумиться над нашими народами, латиноамериканцы подымаются на борьбу за свои национальные интересы, за право на самостоятельную жизнь и одержат победу. Я в этом убежден.

Передовые взгляды Гуаясамина завоевали ему уважение прогрессивных людей, видных деятелей латиноамериканского освободительного и революционного движения. Но одновременно они создали ему как активному поборнику демократических прав и свобод немало сложностей и в самом Эквадоре, и в других странах "его Америки". Несмотря ни на что, он продолжает всем своим творчеством пропагандировать идеи антиимпериалистической борьбы, национального освобождения и социального прогресса.

Мы проговорили с Освальдо почти целый день. Среди множества интересовавших меня вопросов был и "самый трудный": должен ли художник делать четкий и определенный политический выбор? За долгие годы журналистской работы в Латинской Америке мне часто доводилось встречаться с деятелями культуры - художниками, композиторами, писателями, другими творческими работниками, и они чаще всего либо вообще уходили от ответа, либо давали ответы уклончивые, вроде того, что, мол, художник должен отражать жизнь народа, его историю, традиции, быт и тому подобное, а политическая борьба, дескать, не должна распространяться на искусство, которое должно стоять "вне политики".

Гуаясамин ответил без обиняков:

- У меня нет никаких сомнений в том, что истинный художник должен, просто обязан сделать вполне определенный политический выбор. Все великие мастера всегда были тесно связаны со своими народами, отражали их чаяния. Потому и были великими! Я - человек левых взглядов. Меня заботит судьба простых людей в любой части света, - продолжил свою мысль художник. - Это, если хочешь, моя маленькая каждодневная История!..

Завершило мое пребывание в гостях у Гуаясамина посещение небольшой экспозиции его картин. В этом же помещении находится и киоск, где посетители могут приобрести репродукции и альбомы произведений выдающегося художника. Несколько лет назад Освальдо приобрел типографское оборудование и установил его в специальном помещении около дома-музея. Там теперь печатаются репродукции его картин, каталоги, наборы фотографий, буклеты. Семейным издательством руководит старший сын художника, Пабло, молодой человек с черной, как смоль, шевелюрой и пытливым взглядом, он же является президентом Фонда Гуаясамина. Да и сам Освальдо постоянно и внимательно следит за тем, как идут дела.

Кстати, о Фонде Гуаясамина. Освальдо говорил о нем скупо, немногословно, но и не скрывал своей гордости. Задачей фонда, сказал он, будет пропаганда прогрессивного искусства Латинской Америки, а также помощь молодым, подающим надежды эквадорским художникам. - Музей, библиотека, кинозал, мастерские для художников и так далее - все это должно разместиться в новом здании.

Здание Национальной библиотеки

- Я верю, - подчеркнул Освальдо, - что музей и фонд сыграют важную роль в повышении культурного уровня моего народа, будут способствовать росту его национального самосознания.

Пока я знакомился с экспозицией, Гуаясамин подошел к киоску, снял с полки альбом с репродукциями своих работ, потом порылся в папках, извлек оттуда репродукцию одной из картин из серии "Вьетнам" и, склонившись над витриной, своим размашистым округлым почерком сделал на альбоме и репродукции дарственные надписи. Поблагодарив за великодушный подарок, я протянул ему свой журналистский блокнот с записями и попросил оставить автограф и в нем в качестве, как говорят эквадорцы, "золотой броши" нашей беседы. И тут он сделал мне еще один замечательный подарок: быстрыми, но мягкими движениями набросал в блокноте мой портрет и сопроводил его посвящением.

Потом мы несколько раз сфотографировались у дома, возле скульптуры, созданной Гуаясамином. Высокая стела была устремлена в небо, словно указывая путь к новым творческим вершинам.

А распрощались мы около моей гостиницы - Освальдо сам довез меня на своем "рэндровере".

- По крайней мере, я спокоен, что ты добрался до отеля без дорожных происшествий, целым и невредимым, - пошутил он.

Я не удержался и задал ему давно вертевшийся у меня на языке вопрос: есть ли у него какие-нибудь личные увлечения и душевные склонности помимо коллекционирования предметов искусства и археологических редкостей, чем он занимается в свободное от работы время, когда оно у него выдается?

- Я много читаю, иногда пою, аккомпанируя себе на гитаре. В минуты грусти пишу пейзажи и натюрморты, - ответил Освальдо. - Еще я очень люблю кино. Есть у меня потаенная мечта - самому создать фильм - непременно документальный и непременно социального плана. В нем я хотел бы выразить все то, что не в состоянии выразить кистью. Что касается личной жизни, - продолжал он, погрустнев, - то мне не очень везло. - Но тут же оживившись, добавил: - Впрочем, две женщины - Слава и Фортуна были ко мне благосклонны.

- А вообще-то самая большая моя страсть - бой быков, коррида...

Гуаясамин сделал паузу, словно любуясь произведенным эффектом, и, опять озорно засмеявшись, пояснил:

- В будущем году в Мадриде во время корриды один из молодых тореадоров впервые появится на арене не в традиционном костюме, а в сшитом по моим эскизам...

Белая Птица Эквадора продолжает свой большой полет.