"Брент Кертис, Джон Элдридж. Священный роман " - читать интересную книгу автора

закручивается вокруг двух совершенно разных посланий, или открытий, которые
притягивают наше внимание еще с детских пор. Одно очаровывает нас, в то
время как другое вызывает приступы страха и апатии. Первое приходит к нам в
форме романтики, которая наполняет меня (Брент) даже в мои шестьдесят
радостным предчувствием. Что-то прекрасное очаровывает нас. Другое окружает
самыми темными картинами и приносит с собой ожидание дурного, которое
изводит и нервирует так, что может испортить даже самое солнечное утро.
Что-то ужасное подкрадывается к нам.
И все же очарование жизни сильнее, чем предчувствие дурного - история
любви касается нашего сердца до того, как темное откровение сделает свое
черное дело. С этого момента мы и начнем "прислушиваться к нашей жизни".
Если мы позволим себе вернуться к той истории, которую большинство из нас
знало еще детьми, то будет нетрудно вернуть ранние впечатления, картинки,
звуки и ароматы первых лет жизни - те, которые относятся к великому Роману.
Каждый из нас может вспомнить то место, где Роман впервые заговорил с
нами. Обычно это место, которое мы страстно желаем увидеть вновь и вместе с
тем боимся это сделать в страхе, что наши воспоминания исчезнут. Мои
собственные ранние воспоминания о Романе связаны со 120 акрами земли в
Нью-Джерси, окаймленными рекой на юго-востоке и низкими, широкими холмами на
северо-западе. Как и большинство фермерских семей в 50-е гг., мои родители -
как мать, так и отец - работали не покладая рук в поле и на ферме от
рассвета до заката, а моя сестра и я оставались дома, окунаясь в тайны лугов
и сеновалов.
Первые мои воспоминания о Романе связаны с одним летним вечером, мне
было тогда лет шесть-семь. Внезапно что-то теплое, живое и пронзительно
явственное позвало меня с таинственных границ фермы, которая была моим
миром. Я пошел на зов, минуя загоны, где отдыхали коровы, вниз между рядами
темно-зеленой кукурузы, которая возвышалась над моей головой и казалась мне
каким-то заколдованным лесом. Каждый лист, который отводила с пути моя
протянутая рука, предлагал возможную тайну. Земля была темно-коричневой,
источала приятные запахи и, кажется, так и приглашала пройтись босиком.
Наконец я вышел на окраину луга, где высокая трава качалась, серебрясь
в лунном свете. Над этими волнами, в тонкой полосе кленов и дубов,
вытянувшихся как часовые, тонули голоса, взывавшие ко мне так страстно из
торопливой реки, где она окаймляла границу нашей фермы. Густой лес, стоящий
на страже реки, вывел меня на песчаную отмель под старым деревянным мостом,
по которому проходила дорога, ведущая к богатым фермерским землям
Нью-Джерси. Там я присел на корточки прямо у кромки воды, утопая ступнями в
прохладном песке. Вокруг отпечатков моих ног песок кровоточил темно-красными
пятнами ржавой железной руды.
В этом месте я оказался в центре хора.
Голоса сверчков и цикад оглушали меня, перекрывая звуки реки и
смешиваясь с резким запахом тины. Десятки тысяч речных музыкантов пели мне
волшебную историю о фермах и лесах. Казалось, будто поток воды нес песню от
самого начала реки, из тех таинственных источников, которые расположены
где-то во мхах не менее таинственным образом, как если бы их вызвали к жизни
феи лунного света. Воды реки замирали ненадолго во тьме под мостом, прежде
чем продолжить свой путь. Здесь образовывалась маленькая тихая заводь,
дававшая приют ярко-зеленым лордам молодой реки - низкоголосым лягушкам. Они
добавляли свои басы в общий хор - призыв к порядку в полной музыкальной