"Джонатан Кэрролл. По ту сторону безмолвия ("Трилогия Рондуа" #5)" - читать интересную книгу автора

Он медленно продиктовал, я записал. Мы пожали друг другу руки, и он
ушел.
- Вот кого надо бы заставить носить, не снимая, значок с именем.
- Здесь выставлены ваши работы?
- Да. Я автор комикса "Скрепка".
- Не знаю такого.
- Не беда.
- Вы слыхали о ресторане "Масса и власть" на Ферфакс?
- Боюсь, что нет. Она кивнула.
- Значит, мы квиты. Я там работаю.
- Вот оно что.
- Ма, мы идем или как?
- Да, милый, уже идем. А вы не покажете нам свои работы, Макс? Я бы
хотела начать с них. Ладно, Линкольн? Ты ведь не против?
Мальчик пожал плечами, но потом, когда мы двинулись, сорвался с места и
исчез за углом. Мать, похоже, не расстроилась. Через несколько минут он
возник снова, чтобы объявить, что нашел мой рисунок и отведет нас к нему.
Подкупающий жест. Бедный ревнивый ребенок. Он не знал, как быть со мной и с
материнским ко мне интересом, и перехватил инициативу: нашел мою работу и,
объявив, где она, как бы присвоил ее. Мы пошли за ним, болтая на ходу.
- Линкольн обожает рисовать, но по большей части сражения. Катапульты,
швыряющие горшки с кипящим маслом, воинов. На каждом рисунке - сотни летящих
стрел. Очень жестокие рисунки. Мы потому сегодня и пришли сюда: я надеялась,
что ему понравится и он станет рисовать Ксанад, а не солдат с
продырявленными животами.
- Но дети любят насилие. Это возрастное, не находите? И разве не лучше,
чтобы мальчик выплеснул агрессию в рисунках, чем треснул кого-то по башке?
Лили покачала головой:
- Чушь. Самоуспокоение. Правда в том, что моему сыну нравится рисовать,
как в людей стреляют. Все остальное - квазипсихологический треп.
Уязвленный, я отвел глаза. И лишь спустя долю секунды заметил, что Лили
остановилась.
- Послушайте, не обижайтесь. Жизнь слишком коротка и интересна. Не
думайте, что я вас оскорбила. Вовсе нет. Я вам скажу, когда стану вас
оскорблять. Я тоже часто бываю не права, и вы можете спокойно говорить мне
об этом. Честная сделка. Полагаю, вот ваша картина?
Прежде, чем я успел опомниться от натиска, мы наткнулись на ее сына,
который, скрестив руки, с суровым лицом стоял перед моим рисунком. Спиной к
нему.
- Что скажешь, Линкольн?
- Неплохо. Вы его правда сами нарисовали, честно? Клянетесь?

На Линкольне была свежая белая футболка. Не спрашивая разрешения ни у
него, ни у матери, я достал синий фломастер, притянул мальчика к себе и
принялся рисовать у него прямо на футболке - на животе. Он протестующе
пискнул, но я не обратил внимания. Мать выжидательно молчала.
- Что тебе больше всего понравилось из моих рисунков?
- Не знаю. Мне отсюда не видно! - Мальчишка вертелся и дергался, но не
сильно. Он явно наслаждался происходящим. Словно щенок, которому чешут
брюшко.