"Джон Ле Карре. Русский Дом" - читать интересную книгу автора

этот привычный ритуал подействовал на него успокаивающе), но отчасти и
потому, что гордился тем, что раз в жизни послал ко всем чертям осторожность
и не подыскал двадцать пять разумных причин не ударить палец о палец, хотя
ничего другого в эти дни от себя и не ждал.
"Она - настоящая леди, она боялась, она нуждалась в помощи, Гарри. А
разве Ники Ландау мог отказать такой женщине?" А вдруг он в ней ошибся? Что
ж, значит, она здорово одурачила его и он может, захватив зубную щетку,
отправиться на Лубянку к парадному входу, чтобы посвятить пять лет изучению
редкостных тамошних настенных надписей. Но пусть он лучше двадцать раз
останется в дураках, чем один-единственный беспричинно откажет такой
женщине. И сказав себе все это, разумеется, мысленно, поскольку всегда
боялся, что его подслушивают, Ландау вынул из "дипломата" пакет и не
разрезал бечевку, а с некоторой робостью принялся ее развязывать, как учила
его блаженной памяти мать, чья фотография покоилась у него в бумажнике. В
них обеих было это сияние, думал он, с удовольствием обнаруживая сходные
черты, пока терпеливо распутывал узел. Славянская кожа. Славянские глаза,
улыбка. Две чудесные славянки. Единственная разница в том, что Катя не
кончила Треблинкой.
Узел наконец поддался. Ландау свернул бечевку и положил на кровать.
"Видишь ли, дорогая, я все-таки должен разобраться, что к чему, - мысленно
объяснил он женщине, которую звали Екатерина Борисовна. - Я не любитель
совать нос в чужие дела, я не любопытен, но, если мне надо обвести вокруг
пальца московскую таможню, необходимо знать, о чем идет речь, иначе ничего
не получится".
Ландау аккуратно, чтобы не разорвать, развернул обеими руками
оберточную бумагу. Он не считал себя героем, во всяком случае, пока еще не
считал. То, что было опасным для московской красавицы, могло оказаться
вполне безопасным для него. Ему пришлось немало хлебнуть в жизни - что было,
то было. Лондонский Ист-Энд - не курорт для десятилетнего польского
иммигранта, и Ландау получил свою долю зуботычин, разбитых носов, синяков,
окровавленных кулаков и голода. Но если бы вы спросили его в эту или в любую
другую минуту за последние тридцать лет, каким он представляет себе героя,
то он ответил бы, не задумываясь, что герой - это первый, кто выскочит через
черный ход, когда начнут выкликать добровольцев.
Едва взглянув на содержимое пакета, он сразу загорелся. Почему - в этом
он разберется позже, на досуге. Но если требуется что-нибудь ловко сработать
теперь же, то Ники Ландау именно тот, кто вам нужен. "Если Ники загорелся,
его уже не собьешь, Гарри, это хорошо знают все его девочки".
Первое, что он увидел, был конверт. И три общие тетради, стянутые
вместе с конвертом толстой резинкой, точно такой, какие он обязательно
сохранял, хотя никогда потом не использовал. Но он сосредоточился на
конверте, потому что надпись на нем была сделана ее почерком, четким
каллиграфическим почерком, гармонировавшим с чистотой ее образа. Кое-как
заклеенный квадратный коричневый конверт, адресованный "Лично мистеру
Бартоломью Скотту Блейру. Срочно".
Вытащив конверт из-под резинки, Ландау посмотрел его на свет, но бумага
была толстой и не просвечивала. Ландау прощупал его большим и указательным
пальцами. Внутри - один тонкий лист бумаги, в крайнем случае два. "Мистер
Скотт Блейр обещал напечатать это, не раскрывая имени автора", - вспомнил
он. "Мистер Ландау, если вам дорог мир... передайте это немедленно мистеру