"Джон Ле Kappe. Достопочтенный школяр" - читать интересную книгу автора

- когда каждый пытается перехитрить партнера. Что же до конечного
результата, то им на него было наплевать. Король умер, да здравствует
король!
Эти споры снова и снова вспыхивают везде, где бы ни встретились старые
друзья-соратники. Однако имя Джерри Уэстерби, что вполне понятно, при этом
почти не упоминают. Надо признать, иногда случается, что какая-нибудь
безрассудная головушка вспоминает о нем - либо из сентиментальности, либо
просто упустив из виду, что здесь это не принято, - и на мгновение возникает
какое-то странное ощущение, но оно быстро проходит. Например, совсем недавно
молодой стажер, только что закончивший пережившее реформы учебное заведение
Цирка в Саррате ("ясли" на профессиональном жаргоне), произнес его в баре,
где обычно собираются молодые - до тридцати - сотрудники. Незадолго до этого
в несколько упрощенном виде "дело Дельфина" стали преподносить в качестве
материала для коллективного обсуждения и имитационных игр. И паренек, совсем
еще зеленый, потерял голову, оттого что его "посвятили" в это.
- Господи Боже мой! - воскликнул он, пользуясь тем, что к молодым здесь
проявляют снисходительность, вроде как к новоиспеченным офицерам. - Боже
мой, но почему же никто как будто не признает роли Уэстерби во всем этом
деле? Если кто-то и вынес на своих плечах основную тяжесть, так это Джерри.
Он был на передовой. Разве не так?
- На самом деле он, конечно, не назвал само имя - "Уэстерби" или
"Джерри" - хотя бы потому, что эти имена были ему неизвестны. Был
использован... псевдоним, закрепленный за Джерри на протяжении всей
операции.
Питер Гиллем отбил этот мяч, никому конкретно не адресованный. Гиллем -
высокий мужчина с прекрасными манерами - всегда умел найти выход из трудного
положения, и стажеры, которые ждали своего первого назначения, смотрели на
него с почтением, как на какого-нибудь греческого бога.
- Уэстерби был той кочергой, которой ворошили угли вкостре, - нарушив
молчание, категорично заявил Питер. - Любой оперативный работник точно так
же справился бы сэтим, а некоторые - даже гораздо лучше.
Но паренек намека не понял... Тогда бледный как полотно Гиллем
поднялся, подошел и негромко, но резко посоветовал ему (если войдет) взять
еще кружечку пива и в течение нескольких дней, а то и недель держать язык за
зубами. После чего разговор снова вернулся к старине Смайли, "последнему из
гигантов", и к тому, что он поделывает на пенсии. Все сошлись во мнении, что
тот прожил чуть ли не несколько жизней, и теперь, когда времени у него хоть
отбавляй, ему наверняка есть что вспомнить.
- Жизнь Джорджа - все равно что пять наших, - почтительно заявила
какая-то женщина.
- Да что там пять - десять! - поддержали ее остальные. - Двадцать!
Пятьдесят!
Они так увлеклись преувеличенными выражениями восторга перед Смайли,
что тень Джерри Уэстерби, к облегчению многих, исчезла. В каком-то смысле то
же самое можно было бы сказать и о тени Смайли. "Да, Джордж знавал
удивительные взлеты, - говорили присутствующие. - Да еще в е г о - т о
возрасте!"
Но, скорее всего, наиболее реальной точкой отсчета можно считать один
из субботних дней в середине 1974 года, три часа пополудни, когда к Гонконгу
приближался очередной тайфун и город замер в ожидании его яростного натиска.