"Трумэн Капоте. Музы слышны (Отчет о гастролях "Порги и Бесс" в Ленинграде) " - читать интересную книгу автора

могу поверить, что это правда произойдет.
Она помолчала; нахмуренные брови на мгновение омрачили ее непорочный
энтузиазм.
- Когда-нибудь я вам расскажу, как все было. Сколько людей хотело этому
помешать! О-о, какие удары нам наносили! - Она ударила себя в грудь. -
Настоящие, не фигуральные. И сейчас тоже. До последней минуты. - Она глянула
на пачку телеграмм на столе.
Бриновские беды и без нее были всем известны. Считалось неопровержимым
фактом, подтверждавшимся и рекламой, и слухами, что русские, вдохновленные
духом Женевы, пригласили "Порги и Бесс" к себе в страну по собственному
почину. На самом же деле Эвримен-опера сама напросилась. Брин, давно
решивший, что логическим завершением европейского турне "доброй воли" станет
поездка в Россию, взял и написал советскому премьеру, маршалу Булганину,
письмо о том, что "Порги и Бесс" с удовольствием предпримет путешествие в
Россию, если СССР согласится ее принять. Письмо, как видно, произвело на
Булганина благоприятное впечатление, ибо он переслал его в Министерство
культуры - возглавляемую Николаем Михайловым государственную монополию,
которая контролирует все сферы художественной жизни в Советском Союзе.
Театр, музыка, кино, книги, картины - все это подлежит внимательному, и не
всегда мягкому, руководству Министерства культуры. Именно оно, с молчаливого
согласия Булганина, и начало переговоры с Эвримен-оперой.
Решение это, разумеется, тщательно взвешивалось - гораздо тщательнее,
чем приглашение Comedie Franзaise, гастролировавшей в Москве годом раньше,
или английского "Гамлета", чья премьера состоялась опять-таки в Москве этой
осенью. Обе труппы были приняты с неподдельным восторгом, но куда ни кинь, а
риск тут - и со стороны гастролеров, и со стороны хозяев - был чисто
эстетическим. Мольер и Шекспир никак не годятся для сегодняшней политической
пропаганды.
Другое дело "Порги и Бесс": тут по обе стороны "занавеса" была масса
оснований для беспокойства. Опера Гершвина, если глянуть на нее в микроскоп
диалектики, прямо-таки кишит микробами, к которым у нынешнего русского
режима острейшая аллергия. Во-первых, она до крайности эротична - а это не
может не вызвать смятения в стране, где законы до того чопорны, что за
поцелуи в общественных местах грозит арест. Во-вторых, она страшно
богобоязненна: на каждом шагу подчеркивается необходимость веры в горний мир
и рассказывается, как помогает человеку религия ("опиум для народа"). Далее,
в ней некритично рассматривается вопрос о суевериях (см. "Песню Глупца"). Но
главное - там во всеуслышание поется, что люди могут быть счастливы, когда у
них "изобилие ничего", - а это уже анафема.
Министерство культуры все это, безусловно, учло, но решило, что
пилюля - а это явно была пилюля - вдоволь подслащена. В конце концов,
простонародные радости - простонародными радостями, а положение американских
чернокожих в "Порги и Бесс" - нищей, угнетенной расы, зависимой от жестоких
белых южан и сегрегированной в гетто Кэтфиш Роу, - нельзя было бы изобразить
приятнее для Министерства культуры, даже поручи оно это кому-нибудь из
своих. В силу всех этих соображений летом 1955 года министерство уведомило
Эвримен-оперу, что готово предоставить ей красный ковер.
Заручившись согласием России, Брин задал себе вопрос, как туда
добраться. На это требовалось примерно 150 тысяч долларов. Первые газетные
сообщения о том, что "Порги и Бесс" "приглашена" в Россию, с разной степенью