"Трумэн Капоте. Музы слышны (Отчет о гастролях "Порги и Бесс" в Ленинграде) " - читать интересную книгу автора

иметь в виду.
Все в Сарториусе - седина, рост, вес, джентльменская сдержанность -
внушает доверие - свойство, необходимое финансисту.
- Я тут письмо получил от друга, - продолжал Лайонс. - От президента
Трумэна. Пишет, чтобы я там вел себя осторожно, а то он теперь не сможет
меня вытащить. Представляете себе, статья, а внизу написано: Россия! -
воскликнул он и обвел взглядом собравшихся, как будто ища подтверждения, что
они разделяют его восторг.
- Есть хочу, - сказала миссис Вольферт. Муж потрепал ее по плечу. У
Вольфертов взрослые дети, и они походят друг на друга розовощекостью,
серебряными волосами, а главное - несокрушимым спокойствием давно женатых
людей.
- Ничего, Хелен, - сказал он, попыхивая трубкой. - Как сядем в поезд,
сразу двинем в вагон-ресторан.
- Точно, - одобрил Лайонс. - Водки и икры.
В зал влетела Нэнси Райан, в распахнутом пальто, с развевающимися
волосами.
- Никаких вопросов! Полный кошмар! - прокричала она, после чего,
разумеется, остановилась и с удовольствием, с которым сообщают дурные вести,
произнесла: - Ничего себе - предупредили! За десять минут до отхода!
Вагона-ресторана нет. И не будет до русской границы. Тридцать часов!
- Есть хочу! - простонала миссис Вольферт.
Мисс Райан понеслась дальше, на бегу бросив: "Делается все возможное".
Это означало, что руководство Эвримен-оперы в полном составе прочесывает
сейчас берлинские гастрономы.
Темнело, над городом повисла тонкая сетка дождя, когда наконец автобус,
набитый перешучивающимися пассажирами, прогромыхал по улицам Западного
Берлина к Бранденбургским воротам, откуда начинался коммунистический мир.
Передо мной в автобусе сидела влюбленная пара: хорошенькая актриска
труппы и худосочный юнец, считавшийся западногерманским журналистом. Они
познакомились в берлинском джаз-погребке, и он, по-видимому, влюбился: во
всяком случае, сейчас он провожал ее на вокзал, под шепот, слезы и
приглушенный смех. Когда мы подъехали к Бранденбургским воротам, он заявил,
что дальше ехать не может: "Мне опасно переезжать в Восточный Берлин".
Высказывание, как потом выяснилось, крайне любопытное - ибо кто же вынырнул
через несколько недель в России, ухмыляясь, хвастаясь и не в силах
правдоподобно объяснить свое появление? Тот самый юнец, по-прежнему
утверждавший, что он влюблен, журналист и западный немец.
За Бранденбургскими воротами мы минут сорок ехали сквозь черные
километры напрочь разбомбленного Восточного Берлина. Автобусы с остальными
прибыли на вокзал раньше нас. Мы встретились на платформе, где уже стоял
"Голубой экспресс". Миссис Гершвин в сторонке надзирала за погрузкой своих
чемоданов. На ней была шуба из нутрии, а через руку перекинута норковая, в
пластиковом мешке на молнии.
- А-а, норка? Это для России, солнышко. Лапушка, а почему он называется
"Голубой экспресс", когда он и не голубой вовсе?
Поезд был зеленого цвета - цепь гладких, темно-зеленых вагонов с
дизельным паровозом. На боку у каждого вагона были выписаны желтые буквы
"СССР", а под ними на разных языках - маршрут: Берлин - Варшава - Москва.
Перед входом в вагоны высились щеголеватые советские офицеры, в черных