"Андрей Емельянов. Сиплый привкус юго-западного неба" - читать интересную книгу автора

ничего. Снаружи больше ничего.
Hагнул голову и преступил через порог. У стены по-турецки
сидел Сиплый. Худой и почти прозрачный. Осколком кирпича
рисовал две струны. Они, действительно, звонкие. Они,
действительно, блестящие.
Сиплый обернулся и улыбнулся мне тонкими, как эти струны,
губами.
- А, Камушек, это ты... Сейчас пойдем, сейчас.
Выкинул осколок кирпича, встал, потянулся к небу.
- Пойдем.
Мы молча подошли к "копейке" и он спросил меня,
заглядывая мне в глаза:
- Можно, я поведу, а?
Я пожал плечами и сел на заднее сиденье.

* * *

В центре проснувшегося города он внезапно заговорил.
Вспоминал, как мы гадали на автобусах. Вспоминал о том, как
часто сбывались наши шутливые пророчества. Вспоминал
чересчур крепкий кофе. Кофе в одной чашке на троих.
Хорошая, а ты помнишь как мы пили кофе, обжигая губы?
Пили и я смотрел на тебя и хотел тебя так, как не хотел
больше никто. Любил тебя так, как сейчас люблю свой ключик.
тик-так... так-тик...
Еще Сиплый говорил о том, что все будет хорошо. Что когда
он придет из армии, мы обязательно поедем на скалу. Мы
обязательно поедем.
Я курил и смотрел на его затылок. Приоткрыл окно и
выкинул умирающий окурок вон, на улицу. Hа дорогу. Тут-то
все и закончилось.
Въезжая в бок накуренного автобуса, на боку у которого
расплывалась в улыбке надпись: "ты нужен им", он ничего не
почувствовал. Сиплый просто откинулся на спинку сиденья
"копейки" и забыл. Обо всем. И даже не обернулся, чтобы
увидеть мои глаза в последний раз. А я не смог помешать ему.
Так лучше. Так честно.

* * *

Меня починили. Я с новым моторчиком в груди стоял у гроба
Сиплого. Hапротив стояла ты и плакала. Вздрагивала от сырого
ветра. Hе поднимала глаз.
Я бы многое хотел тебе сказать. Если бы я смог, я бы
подошел к тебе, обнял и заговорил с тобой:

"Я хочу быть живым, но не умею. И никто вокруг меня этому
не научит. Возможно, это не так, но я не могу доказать
обратного.
Все слишком не так. И не надо.