"Гость. Научно-фантастическая повесть" - читать интересную книгу автора (Росоховатский Игорь)

НА КОСМОДРОМЕ

На экране сторожевого пульта, на делении, обозначающем седьмой квадрат космодрома, замигал синий огонек индикатора. Дежурный беззлобно выругался по адресу юных шалопаев, которым не сидится дома. Он не сомневался, что это опять бедокурят «зайцы» — мальчишки и девчонки. Им, видите ли, хочется космических подвигов, и они неведомо какими путями проникают через два кордона.

Дежурный вызвал по селектору охрану седьмого квадрата и приказал обнаружить «зайцев», намять по древнему обычаю уши и препроводить в школы со всеми «почестями».

Однако через полчаса начальник охраны квадрата доложил дежурному, что «зайцы» не обнаружены и робко спросил, не могло ли произойти ошибки.

— Пошел слух, что у меня с глазами не в порядке? — вкрадчиво спросил дежурный.

— Да что вы, какой там слух, — начал оправдываться начохр.

Не слушая его, дежурный продолжал:

— А если бы и так, то вам надлежит знать, что ЦСЭ никогда не ошибается.

— Так я же совсем не в том плане, — жалобно сказал начохр. — Вы ведь могли и пошутить…

— Что-о-о? — заревел дежурный, как рассерженный бык. — Да за такие шуточки…

Начальник охраны отключился от селектора. Прошло не менее сорока минут, пока он решился доложить вторично, что никого из посторонних в квадрате не выявлено.

— Заставьте своих подчиненных трижды прочесать квадрат! Пусть поработают все одновременно! — бушевал дежурный. — Мы еще посмотрим, у кого глаза не на месте!

— Я так и сделал! — отрапортовал начальник охраны. — Два отделения трижды прочесали квадрат.

— Сейчас я лично прибуду к вам, — голосом, не предвещающим ничего хорошего, пообещал дежурный.

Он прибыл на «газике» спустя несколько минут. Взглянув на электронные локаторы в руках солдат охраны, пренебрежительно сощурился и махнул рукой.

— Это не поможет. «Зайцы» теперь хвостатые, следы заметать научились. Так экранируются, что их ни один локатор не нащупает.

— В таком случае и ваш ЦСЭ не «увидел» бы их, — решился напомнить начальник охраны.

— Л ведь вы правы, — удивленно сказал дежурный.

— Если уж быть точным, — совсем осмелел начальник охраны, — в обоих предыдущих случаях «зайцами» оказывались ребята из школы юных космонавтов. Проникали они через соседний квадрат. Так им сподручнее.

— Неужели и сегодня шалит кто-то из школы юных космонавтов? Испытывает свои силы и наше терпение?

Начальник охраны считал, что ни один вопрос не может оставаться без ответа. Но новых мыслей не нашлось, и он произнес первое, что пришло в голову:

— Как найдем, так и узнаем.

Он сразу же пожалел о своих словах, поскольку дежурный изменил тон:

— Значит, вы предлагаете пассивно ждать? Давайте думать вместе! Если «заяц» хочет полетать самостоятельно, то…

Он испытующе посмотрел на начальника охраны. Тот старательно делал вид, что не понимает начальственного взгляда. Дежурному пришлось спросить:

— Как же мы должны поступить?

Начальник охраны покрутил головой, будто лошадь, пытающаяся сбросить хомут. Дежурный смилостивился и назидательно сказал: — Искать его надо лишь в тех кораблях, которые заправлены горючим. А таких ведь совсем немного?

Лицо начальника охраны выразило предельное восхищение.

— Такой корабль сейчас у нас лишь один — «Стремительный»!

Они взглянули друг на друга и, не сговариваясь, заспешили к кораблю. Его острый, нацеленный в небо нос, был виден издали. От корабля отделилось и понеслось вверх кольцевидное облачко. За ним — второе, третье…

— Он готовится к старту! — на бегу закричал дежурный, рванул микропередатчик с груди, включил его и скомандовал:

— Старт «Стремительному» запрещен! Опустить площадку, закрыть люк! Всем следить за кораблем!

Нос «Стремительного» стал опускаться, его заслонили другие корабли. Это означало, что команда дежурного была выполнена — диспетчер опустил стартовую площадку вместе с кораблем на нижний ярус космодрома.

— Есть у нас еще расторопные работники, — удовлетворенно сказал дежурный, не глядя на обиженное лицо начальника охраны.

Когда они вышли из лифта на нижнем ярусе, у корабля уже собрались работники стартовых служб. Люк «Стремительного» был открыт. Один из техников доложил дежурному:

— В кабине никого нет.

— Значит, успел выскочить, когда корабль начали опускать, — почти спокойно резюмировал дежурный. — Ничего, далеко он не уйдет. Вся охрана поднята на ноги. Скоро познакомимся с этим сорвиголовой.

Он был вполне уверен, что «сорвиголову» найдут в течение считанных минут. Экранироваться от патрульных роботов он не сможет, коль локаторы уже засекли его. В том, что дело обстоит именно так, дежурный не сомневался — его команда автоматически переключила все следящие экраны космодрома на «Стремительный».

Уверенность дежурного поколебалась через десять минут, через двадцать дала трещину. Спустя полчаса, когда обыскали все корабли, находившиеся в седьмом квадрате, от нее не осталось даже приятных воспоминаний. А через час…

Через час все, кому следовало знать о происшествии на космодроме, в том числе и полковник Тарнов, были оповещены. Полковник прибыл на космодром вместе с помощниками и Александром Николаевичем раньше, чем прибыли представители других ведомств. Им удалось увидеть и сфотографировать следы, оставшиеся на полу кабины корабля, снять отпечатки пальцев с приборов.

Лучшие дактилоскописты спорили между собой до изнеможения. Один утверждал, что на руках злоумышленника были тончайшие перчатки из неизвестной фосфоресцирующей ткани. Но в таком случае отпечатков не осталось бы вовсе, — возражали ему другие.

Обычного пальцевого узора не было. Вместо него — фосфоресцирующая поверхность и несколько скрещенных линий, похожих на значки умножения.

Следы рассматривали с натенением и без натенения, подвергли рефракционному анализу, изучали в пучках ускоренных протонов.

Кое-как полковнику Тарнову удалось прервать вспыхнувший спор криминалистов, грозящий перейти в теоретическую дискуссию. С еще большим трудом Тарнов увильнул от объяснений и ответов на вопросы типа «А что вы думаете по этому поводу?»

Оставшись наедине с Александром Николаевичем, он тыльной стороной ладони вытер пот со лба и грузно сел в кресло. На несколько минут полковник позволил себе расслабиться. Александр Николаевич не беспокоил его.

Они оба молчали, отлично помня, что в это время в их кабинетах трезвонят телефоны и суровые начальники жаждут узнать, «скоро ли загонят джинна обратно в бутылку».

Полковник наискось через стол подвинул к ученому несколько фотоснимков с отпечатками, похожими на значки умножения, вяло сказал:

— Сравните. Узор изменился, но — кое-что осталось. Вот эти значки, например.

— Это он! — без тени сомнения ответил Александр Николаевич.

В это время в кабинет вошли генерал и Эльбор Георгиевич. Полковник Тарнов вскочил.

— Сидите, сидите, — махнул рукой генерал. — Насколько я понимаю, это «шалит» все тот же ваш подопечный. Отпечатки идентифицированы?

— Отпечатки изменились, неизменными остались только некоторые элементы узора, — сказал полковник Тарнов. — Но вот химические и физические анализы показывают, что группы элементов, необычные для выделений человеческой кожи, и по составу и по излучению энергии те же самые. Различия непринципиальные. Я склонен утверждать, что это наследил наш старый знакомый.

— Если ему удастся завладеть кораблем и выйти в космос… — начал Эльбор Георгиевич и умолк.

Все думали об одном и том же — что за это время мог еще сотворить супермозг. Они представили, как с космической орбиты смотрит на земной шар существо, для которого и они, и все остальные люди лишь объекты для опытов, микробы в капле воды, пылинки на кусочке тверди…

«Нет, не все, — подумал Эльбор Георгиевич, вспомнив о женщине с тонкой шеей и высокой прической, так горячо защищавшей своего любимого. — Но имеет ли это значение для него?»

— Нельзя позволить ему улететь с Земли, — сказал Александр Николаевич. — В любом случае его нельзя выпускать из-под контроля.

Эльбор Георгиевич недобро усмехнулся:

— Спасибо за рекомендации. Можно подумать, что здесь он у нас под контролем. — И продолжил с нарастающим раздражением: — Ваш заместитель, например, считает, что супермозгу нужно предоставить полную свободу. Вы же рекомендуете не выпускать его из-под контроля. Хорошо, мы прислушаемся к вашим рекомендациям. Но какой кордон способен задержать его? Что бы, например, посоветовали вы? Удвоить, утроить, удесятерить охрану? Ввести в нее наших розыскников? Но с увеличением числа людей возрастут и шансы супермозга затеряться среди них. Конечно, мы применим чрезвычайные меры безопасности. Разработаем на некоторое время иную систему обеспечения старта космических кораблей. Будем выпускать с нижних ярусов на стартовые площадки по одному кораблю. Но где гарантия, что этот супер не придумает ответной меры? Да есть ли, черт подери, у него ахиллесова пята?

Выражение «черт подери» свидетельствовало о том, что Эльбор Георгиевич дошел до кондиции. Но внешне он был совершенно спокоен, и дальнейшие его слова прозвучали для полковника Тарнова полной неожиданностью:

— Есть рекомендации, чтобы операцией по-прежнему руководил полковник Тарнов.

Генерал подтвердил это решение кивком головы. Потом сказал, обращаясь к полковнику:

— Кстати, вы и знакомы с ним больше других. А его «отцы», по решению академии, будут по-прежнему вам помогать.

Александр Николаевич попытался что-то сказать. Генерал резко повернулся к нему.

— Это будет только справедливо, — проговорил он, сдерживая рокочущий бас. — Вы его породили — вам и надлежит его урезонить.

Александр Николаевич готов был не на шутку обидеться, тем более что слова генерала не были лишены справедливости.

Но тут у него мелькнула спасительная мысль, и он поспешил высказать ее:

— Есть и у него ахиллесова пята! В силу своей сложности супермозг имеет одну существенную слабость.

Эльбор Георгиевич вскинул на него остро блеснувший взгляд:

— Какую?

— Если уж у него возникает чувство, оно становится очень сложным и глубоким…

Он умолк на мгновение, наслаждаясь интересом собеседника, и продолжал:

— А, судя по рассказу той женщины, Алины Ивановны, чувство у него возникло.

— И вы предлагаете?..

— Да!.. Ввести ее в охрану космодрома. Он не решится причинить ей вред. А уж она больше всех других заинтересована в том, чтобы он никуда не улетал…

— Я далеко не уверен в целесообразности таких действий, — сказал Эльбор Георгиевич. — Но решать Тарнову, как главному исполнителю операции.

Полковник вдруг отметил про себя, что подбородок у Александра Николаевича не только квадратный, но и тяжелый, упрямый, разделенный глубокой впадиной.

— Это античеловечно! — сказал Михаил Дмитриевич, когда узнал об их решении. — Античеловечно и непозволительно! Я опротестую вашу рекомендацию в академии, Александр Николаевич.

Он старался говорить как можно категоричнее. Но ни один из его оппонентов не смутился.

— Мы изложили ей наши доводы, она сама согласилась, — сказал полковник.

Его голос был мягким, а мягкий голос начальника, как хорошо усвоил Михаил Дмитриевич, означает, что спорить с ним бесполезно. И все же он попробовал:

— Я говорю не о ней, а о нем.

— Вы же сами понимаете, что нельзя позволить ему забираться в космос.

— Он не человек, и мы применим к нему соответствующие меры, — «отпечатал» Александр Николаевич.

Михаил Дмитриевич взмолился:

— Но ведь он не желает людям ничего плохого. Вспомните о лекарстве!

Александр Николаевич пренебрежительно махнул рукой:

— Дымовая завеса, запоздалое раскаяние. А гибель шофера — это, по вашему мнению, благодеяние?

— Он не знал, что произойдет авария.

— Так же как не знал и того, что эпидемия опасна для людей?

Михаил Дмитриевич облизал пересохшие губы, забормотал:

— Но ведь я уже говорил о лекарстве, которое создал он. А к эпидемии он непричастен. Случайное совпадение — и только…

— Я вам уже говорил о запоздалом раскаянии. Впрочем, это и на раскаяние непохоже. Скорее всего — еще один этап в эксперименте. Часть уничтожить, часть вылечить, часть оставить на контроле, — Александр Николаевич все время ожидающе поглядывал на полковника: все эти доводы предназначались для него. Они означали, что больше рисковать Александр Николаевич не намерен.

И полковник поспешил ему на помощь. Строго глядя на Михаила Дмитриевича, он сказал:

— Опознав его, вы обязаны были тут же сообщить нам и помочь его задержать.

Михаил Дмитриевич, прямо глядя в глаза полковника, ломким петушиным голосом напомнил:

— Вы сами разрешили мне действовать на свое усмотрение.

— Отныне это разрешение я отменяю!

Тарнов слегка побагровел, но не от злости, а от стыда. Он думал: «Я допустил несправедливость по отношению к нему». Это понял и Александр Николаевич. Чтобы сгладить резкость полковника, сказал:

— Да поймите же, никто из нас не может точно предвидеть, какая мысль ему взбредет в голову. Кто мы для него?

— Родители, — без тени улыбки ответил Михаил Дмитриевич, и его длинное лицо словно озарилось светом. — Он всегда это помнит.

— Он лично говорил вам?

— Нет, но…

— Сплошные догадки!

— Поверьте, самое лучшее — это не гоняться за ним. Он сам придет к нам. Если гора не идет к Магомету… Нужно только подождать.

— Мы не имеем права рисковать, — убежденно сказал полковник. — Можете называть это перестраховкой, но пока не поступит другой приказ, мы будем искать его и постараемся задержать.

— И все-таки я уверен, что он не представляет опасности для общества.

— Почему же он избегает встреч с нами?

— Этого я не знаю. Думаю, в самое ближайшее время мы узнаем ответ и на этот вопрос.

Канал подходил к левому крылу космодрома. Издали виднелись ящероподобные вытянутые шеи мачт и ферм, торчали башни обслуживания. Пристально глядели в небо здания подстанций и радиолокационных систем наведения. Закованный в бетон берег был отвесным и неприступным. Вода лениво омывала скользкий замшелый камень.

Но и в этом раньше пустынном месте теперь находился патруль. Он состоял из одного человека и двух роботов. Один из них, высокий, легкий, с веером антенны локатора на голове, был марки ОП — обзорный поиск; второй, мощный, вооруженный боевым лазером с длинными вытягивающими клещами, — марки ВО — вооруженная охрана.

Внезапно робот-наблюдатель зажег сигнал «вижу». Патрульный взглянул туда, куда указывал робот. У самого берега канала из воды высунулась человеческая голова. Сквозь прозрачную воду согласно законам оптики должны были бы видны тело, руки, ноги переплывшего канал человека. Но их не было видно. Только голова и шея.

Нервы у патрульного были достаточно крепкими. Убедившись, что такое же изображение появилось на контрольном экране робота, он подумал: «Неплохая маскировка. Или распыление какого-то вещества в воде, или маскировочный костюм».

Указательным пальцем левой руки патрульный нащупал клавишу карманной рации, нажал на нее, посылая на центральный диспетчерский пункт сигнал тревоги. Он шепотом приказал роботам лечь и сам спрятался за них, продолжая наблюдать за «гостем».

Голова высунулась из воды у самого берега. Появились руки. Они коснулись скользкого бетона и словно приклеились к нему. Извиваясь ящерицей, «гость» пополз по отвесному берегу. Затем он поднялся на ноги и сделал несколько шагов в сторону космодрома. Вдали, среди гигантских гидродомкратов, стрел с захватами и ветровыми креплениями возвышался нацеленный в небо острый нос корабля, который мог позволить ему, сигому, преодолеть земное притяжение и выйти на намеченную орбиту.

Юрий шел, думал:

«Нельзя сказать, чтобы я начинал эксперимент наилучшим образом. По логике мне следовало спокойно ждать, пока люди создадут организм-корабль и запустят меня на орбиту. Они бы предусмотрели в корабле каждый винтик, они бы щедро поделились со мной всеми знаниями, нужными мне, по их мнению, для выполнения задачи. Они не хотели дать мне лишь одного — своей сущности, ибо полагали, что это для меня необязательно, «лишняя роскошь». Они бы ни за что не поверили, что без этого «необязательного качества» я не мог бы выполнить той задачи, для которой был создан?

Ради чего я иду на это? Это сидит во мне, толкает и гонит меня вперед? Я принимаю это за проявление своей свободной воли, но так ли это на самом деле? Может быть, и мой выход из-под контроля ученых, и поиски истины, и даже моя любовь к Але — предусмотренный ход, Тщательно рассчитанная программа, заложенная в меня людьми?

Люди создали меня не только для того, чтобы я проник в горловину Вселенной, но и для того, чтобы я, исследовав устройство мира, ответил на вопрос вопросов, на который они сами не могли ответить. Они тысячи раз спрашивали себя: для чего мы мучились, любили, ненавидели, рождались и умирали? Кто-то сказал короче: «Они рождались, мучились и умирали». Для чего? Я могу отмахнуться от этого вопроса. Но тогда я не узнаю: для чего я? Есть ли во всем этом какой-нибудь смысл? Может быть, я пытаюсь найти что-то в хаосе, который сам по себе является ответом, и если я выделю в нем что-то, то выделю это лишь для себя, и только для меня это будет верным? Можно ли найти путеводный луч во вспышке взрыва, состоящего из лучей взбесившихся молекул и атомов? Кто сумеет отыскать главную ноту в галактическом шуме? Возможно, даже мои поиски окажутся неоригинальными и неразличимыми нотами в общем шуме, в хаосе, состоящем из сплошного поиска?

Впрочем, я впадаю в другую крайность. Ведь в шуме морских пучин существует главная повторяющаяся нота. Разве я не убеждался много раз, что даже за очень сложными поступками людей, которые казались случайными и необъяснимыми, скрыты вполне определенные побудительные мотивы? Их оказывалось не так уж много, во всяком случае, ненамного больше, чем букв в алфавите, из которых люди складывают бесконечное количество слов.

Возможно, так и во Вселенной, если исследовать ее не только внутри, но и извне, удастся отыскать несколько основных причин развития, главных стимулов и, держась за них, как за путеводные нити в лабиринте, прийти к единственному ответу? Или же ничего не выйдет, и, дергая за эти нити, я уподоблюсь мухе и еще больше запутаюсь в паутине сомнений?»

Юрий остановился. Неожиданно он почувствовал, что дальше он не сможет ступить и шага, настолько бессмысленной показалась ему вся его затея. Он собрал воедино всю мощь своего воображения и попытался увидеть мир таким, каким он будет там, куда ему предстояло лететь. На него навалилось обжигающее ледяное безмолвие, безразличие которого он хорошо представлял. Страх заморозил его душу. Он впервые испугался, что и там не найдет ответа.

Из оцепенения его вывела новая мысль. Неожиданно он вспомнил одну из самых безошибочных истин, подаренных ему человечеством: «остановка — смерть». Вспомнив это, он снова двинулся вперед.

Он уже полностью овладел собой, когда заметил патрульного и роботов, которые отрезали ему путь к воде.

На помощь к ним бежали другие патрульные со своими роботами.

Через несколько минут Юрий был окружен. Восемь роботов и четверо людей сомкнули вокруг него кольцо.

От здания, в котором находилась служба наводки, спешило несколько человек.

— Юрий Юрьевич, остановитесь! Нам необходимо поговорить! — крикнул через мегафон полковник Тарнов. Однако Юрий, словно и не слыша его слов, шел прямо на роботовохранников, шел так, будто перед ним никого не было.

Роботы бросились к нему, замахали клешнями, пытались изловчиться, схватить его, спеленать в жестких объятиях. Но едва манипулятор робота приближался достаточно близко к цели, его отбрасывала неведомая сила.

Это было странное зрелище. Юрий шел вперед, не сбавляя скорости, а роботы пятились и молотили манипуляторами по воздуху. Раздавался скрежет и треск — не выдержав нагрузки, лопались сочленения манипуляторов.

— Остановитесь, Юрий Юрьевич, или вас уничтожат! — предупредил полковник Тарнов.

И снова Юрий никак не прореагировал на его слова. Он шел напролом в одном направлении — к кораблю.

Прозвучал надрывный вой сирены. Люди бросились в бункера. Ближайший к Юрию робот-охранник повел плечом и протянул вперед правый верхний манипулятор. И все остальные роботы, будто только этого ожидали, тоже повели плечами, протянув вперед свои манипуляторы с зажатыми в них лазерами.

Юрий продолжал идти, как бы не замечая их. Но когда к нему протянулись рубиновые испепеляющие нити, на их пути уже находилось защитное поле. Оно было невидимым, лишь воздух вокруг Юрия словно загустел и стал вибрировать.

Вспыхнул огонь, раздался грохот. Падали срезанные лучами мачты, телеперископы, антенны, рушились башни. Защитное поле оттолкнуло лучи, отразило их, будто зеркало солнечный свет. И они ударили в обратном направлении.

К счастью для людей, сработала автоматическая система безопасности космодрома, и горящие бункера опустились на нижний ярус.

…Полковник Тарнов очнулся на госпитальной койке. В палате лежало еще несколько человек, получивших ожоги. В этих госпитальных «дедах морозах» с трудом можно было узнать Александра Николаевича и Михаила Дмитриевича.

В палату бесшумно проскользнул врач. Он взглянул на показания датчиков, вмонтированных в койки, коснулся прохладной рукой лба полковника и сказал ему:

— С вами хотят говорить.

— Жду, — с трудом произнес полковник. Распухшие губы плохо слушались его

В палату вошел Эльбор Георгиевич. Встретив вопросительный взгляд полковника, сказал:

— Он не улетел. Ракета была повреждена огнем.

— Он придет снова…

— Видимо, так, — проговорил Эльбор Георгиевич. — Попробуем его остановить. Но мы убедились, что это очень трудно сделать…

— Прежние ваши методы не помогут, — поспешно сказал Михаил Дмитриевич и приподнялся на койке.

— Копите свои советы молча, — возмущенно прохрипел изпод бинтов Александр Николаевич.

— Это уже не просто советы, — сказал Эльбор Георгиевич. — Президиум академии назначил Михаила Дмитриевича директором вашего института и рекомендовал его нам в качестве главного консультанта. Эту рекомендацию утвердили в министерстве…

Александр Николаевич откинулся на подушки. «Ну вот, дождался, тебя «отблагодарили», — с горечью подумал он о себе. — «Тихоня» стал твоим начальником, и отныне его бредовые идеи приобретут весомость приказа. Почему они это сделали? Разве не было других, более достойных людей? Он не годится в руководители. Явно не годится. Если бы я был убежден, что это пойдет на пользу делу, я бы не возражал. Не радовался, конечно, но и не возражал. Однако я убежден в обратном: назначение «тихони» директором принесет вред делу».

Так он говорил себе, но уже чувствовал, что бороться не будет, не сможет. Что-то надломилось в этом сильном властном человеке, и виной тому только косвенно был «тихоня». Настоящей причиной, камнем преткновения, неустранимой преградой было «детище», изобретенное и выпестованное с его, Александра Николаевича, помощью. Запрограммированное с его, Александра Николаевича, санкций. «Детище», которое не позволяет жить как раньше и с которым ничего нельзя поделать, ибо оно уже пошло своим путем, тревожным и непонятным для одного из своих создателей. Только тот, кто мог понять «детище», переросшее своих «родителей», только тот, кто мог общаться с ним, доверять ему и вызывать доверие к себе, имел право быть руководителем. Так сейчас диктовала неумолимая логика жизни, и Александр Николаевич вынужден был покориться ей.

Затянувшуюся тишину прервал Эльбор Георгиевич.

— Что же вы предложите нам в качестве первого совета? — спросил он, обращаясь к Михаилу Дмитриевичу.

— Пожалуй, ничего нового. Прекратите, пожалуйста, всякие поиски его. И еще, будьте добры, пригласите ко мне Алину Ивановну…

Он понял, что от него ждут объяснений, и добавил:

— Мы просто поговорим с ней о нем. О том, например, что ему не нужно больше уходить от преследования, что никто не станет навязывать ему линию поведения…

— И вы думаете, он узнает об этом? — спросил полковник Тарнов.

— Предполагаю.

— Он сам явится к нам? Проблема решается так просто?

— Я верю, это будет именно так! — Взглянув на недоверчивое лицо Эльбора Георгиевича, разъяснил: — После того как он узнал о людях то, что ему было необходимо узнать, — помедлил немного и добавил: — и после того, как он однажды побывал у меня, вручив лекарство… он не может не прийти!

Юрий глядел на стеклянную коробку здания, приподнятого на стальных колоннах. Здесь сейчас — он это знал точно — находились два человека, которых он хотел видеть.

Легкое усилие — и его взгляд проник сквозь стены здания. И он увидел их обоих: они находились в одной комнате.

«Что я скажу им? — подумал Юрий. — Вы поставили передо мной цель. Вы правильно выбрали ее. Выбранная вами цель достойна любых усилий. Но дайте мне идти к ней своей дорогой. Вы ведь сумели определить, что машина, даже наделенная огромной мощью, не сможет достигнуть этой цели. Только потому, что она — машина и ею руководит жесткая программа. Смените программу, усовершенствуйте машину — и она перестанет быть машиной.

Вот вы дали мне способность самоизменяться, достраивая и перестраивая свой организм. То, чего вы сами лишены, ибо природа не предназначала вас для той цели, которую вы поставили передо мной, вашим сыном. И вы, неизмеримо более щедрые и великодушные, чем ваша мать-природа, подарили мне это свойство, тем самым предоставив неограниченные возможности совершенствования. Вы не могли не знать цену этого свойства. Ведь вы на собственном опыте убедились, насколько парадоксальны с вашей точки зрения и болезненны возрастные ограничения. Чем больше опыта вы накопили, чем больше возрастает мощь вашего разума, тем дряхлее становится тело. В пятьдесят лет ваш организм значительно слабее, чем в семнадцать, когда кладовая разума полупуста. Если бы у вас были такие свойства, как у меня, например, способность достраивать и перестраивать организм; если бы, поумнев с возрастом и накопленным опытом, вы могли свободно заменять у себя изношенные органы, постепенно улучшая и совершенствуя их конструкцию и технологию изготовления, то вашей мощи не было бы предела. В шестьдесят лет человек был бы сильнее во всех отношениях, чем в двадцать, — быстрее бегал, прыгал, был бы здоровее во много раз. В сто лет он был он силачом, рекордсменом — в представлении нынешнего человека, а в тысячу лет — настоящим титаном. Через какое-то время он мог совершить все, что раньше приписывал богу. Вот что значит всего лишь отмена одного ограничения.

У вас есть пословица: «сказав «а», нужно говорить «б». Нельзя снимать ограничения мощи организма и разума и оставлять жесткую программу. Ничего из этого не выйдет. Я рад, что вы понимаете это, но это должны понять и другие люди…»

Юрий подошел к зданию института и сквозь стеклянные двери увидел в вестибюле нескольких незнакомых мужчин, Ему не захотелось объяснять этим людям, кто он, зачем и к кому пожаловал. Мгновенно подсчитав усилие, с каким ему придется на них воздействовать, чтобы не причинить вреда и пройти в здание беспрепятственно, он открыл дверь…

Никто из людей в вестибюле не остановил его. Он отражался на сетчатке их глаз, но зрительные сигналы гасились фильтрами мозга и не фиксировались в сознании.

Если бы этим людям сказали, что сейчас кто-то проходит мимо них, они бы не поверили.

В глубине коридора второго этажа Юрий увидел идущую навстречу женщину. Смутное чувство тревоги охватило его. Когда женщина подошла ближе, он узнал в ней Алю. Чувствуя, что теряет контроль над своими действиями, он выключил силовое поле вокруг себя и стал видимым.

Аля сделала еще несколько шагов и остановилась. Два глубоких омута появились в ее глазах, раскрытые губы дрожали.

— Ты… Вот я и увидела тебя…

— Ты была у них? Они тебе сказали обо мне, объяснили, кто я такой? — Не дождавшись ее ответа, Юрий подтвердил: — Они сказали правду.

Аля глядела на него как глядит мать на неразумного сына.

— Ты слышишь меня? Они сказали тебе правду!

— Это не имеет значения, — тихо сказала Аля.

— А что имеет значение?

— Милый… Я снова вижу тебя…

Юрий почувствовал, как его охватывает и начинает кружить волна сумасшедшей радости. Он видел знакомые пряди волос, знакомую ямочку на подбородке, вдыхал знакомый запах ее тела…

Тишина была хрупкой, как весенний лед.

— Милый, что ты делал все это время?

— Узнавал мир, людей, совершенствовал себя… Я — сигом, меня и создали для того, чтобы я стал машиной для познания мира.

Он положил ей руки на плечи, Аля узнала их горячую ласковую тяжесть.

— Нет, ты такой же, каким я увидела тебя в первый раз там, у моря…

Она отвела его руки, повернулась и пошла по коридору. Юрий послушно пошел за ней. Они остановились у дверей с табличкой «Директор института».

— Тебя ждут, — сказала Аля и улыбнулась. — Тебя ждут, милый. Иди. Я приду потом.

Юрий толкнул дверь и вошел в кабинет. Сидевший за столом мужчина поднял голову, пожевал добрыми толстыми губами, собираясь что-то сказать. Юрий опередил его:

— Ну вот я и вернулся, чтобы рассказать вам… — Он оглянулся, чтобы еще раз увидеть лицо Али. Она подмигнула ему и осторожно прикрыла дверь кабинета. — Вы меня спрашивали: почему робот не ест морковку? Мне кажется, теперь я знаю ответ на эту загадку.

Микроавтобус остановился у главных ворот космодрома. Отсюда были хорошо видны здания технических служб, кабельзаправочные башни, стартовые фермы.

Аля взглянула на Юрия. Таким она его еще не видела. Впервые за все время их знакомства глубокая настоящая морщина прорезала его мощный лоб, в глазах высветилось мучительное раздумье.

Сигом думал:

Но и думая обо всем этом, страдая болью и тоской, во сто крат большей, чем любая человеческая боль, Юрий не переставал быть самим собой, сигомом. Один из участков его мозга продолжал работать в заданном режиме, думать о Программе, которую вложили в него люди, о цели, которую они поставили перед ним и которую он сам поставил перед собой:

Снова и снова мысли его возвращались к людям, которых он покидал, и к этой женщине, которая любила его, сигома, но даже в мыслях не называла его этим словом. Он знал, что перед Советом, на котором решался вопрос о его полете к горловине, Аля сказала Михаилу Дмитриевичу: «Он должен лететь. Это стало смыслом его жизни».

«Чем же я могу помочь ей сейчас?» — думал Юрий и не находил ответа. И вместо того чтобы поскорей проститься с ней здесь, у ворот, чтобы поскорей прекратить эту муку, он стоял беспомощно и, чтобы только не молчать, говорил совсем не то, что хотел и что нужно было говорить на прощанье.

— Знаешь, я понял одну важную истину, которую знают все люди. Наш общий знакомый Михаил Дмитриевич, — Юрий взглянул на ученого, который уже вылез из машины и топтался неподалеку, не решаясь поторопить их, — сказал бы, что новое — это плохо забытое старое.

При этом Юрий пожевал губами и стал очень похож на Михаила Дмитриевича.

— Оказывается, еще ученые древности понимали, что человек — не только сын Земли, но и дитя космоса. Его, как и всё на Земле, как и саму Землю, породил космос. Значит, его здоровье и жизнь неразрывно связаны с космосом. Но эту истину стали слишком превозносить, ее нарядили в золоченые одежды, подрумянили и подкрасили — одним словом, превратили в свою противоположность, в догму. Забыв о том, что человек во всем зависит от Земли, от ее магнитного поля, от состояния ее атмосферы, что он живет в обществе и подчиняется его законам, все поведение человека, его судьбу стали связывать с расположением и движением светил. Так истина, ставшая догмой, попала в услужение к шарлатанам…

— Гороскопы? — спросила Аля.

По ее заинтересованному лицу он понял, что сумел-таки хоть немного отвлечь ее от грустных мыслей.

— И это тоже. Они предсказывали то, чего нельзя было предсказать без учета земных условий. А чтобы обработать колоссальные массивы информации, не было подходящего инструмента. Накапливались ошибки. В гороскопы перестали верить. И вместе с водой, как это часто бывало, выплеснули и ребенка. Теперь жизнь и судьбу человека связывали только с Землей, с земными условиями. Должно было пройти много времени, люди должны были выйти в космос, чтобы заново открыть старую истину, что они — дети космоса, что без учета излучений звезд нельзя эффективно лечить болезни, что с солнечной активностью связана изменчивость микробов и вирусов, что потоки космических частиц влияют на все биологические процессы. Заветная сказочная шкатулка, в которой спрятана тайна живой воды, тайна происхождения и бессмертия, находится за пределами Земли, Солнечной системы…

— За пределами Вселенной? Он улыбнулся:

— Ты уже опережаешь меня, малыш. Помнишь, я говорил тебе о птице, о бабочке, которую нужно выпустить из комнаты, чтобы спасти?

— Ты собираешься это сделать с людьми? — спросила она, сморщив нос, будто собираясь чихнуть. — Надо бы все же спросить и у них.

— Ты слишком забегаешь вперед, малыш. Я никого не собираюсь пока выпускать, кроме себя. В этом я полностью согласен со своими создателями и с их замыслом. Мне нужно выйти за пределы замкнутого мира, чтобы больше узнать о нем. Сейчас я стартую с Земли на корабле, а на внешней орбите, причалив к спутнику-базе, соберу из уже запущенных в космос блоков новый корабль и попытаюсь через подпространство выйти к горловине Вселенной, через которую она связана с тем, что находится за ее пределами. Если это мне удастся, я смогу узнать о Вселенной кое-что существенное…

— И обо мне?

Его взгляд потух, устремился в себя. Он застыл, пораженный мыслями, вызванными ее вопросом:

Юрию казалось, что Аля ожидает ответа на свой вопрос.

И тогда он сунул руку в карман и достал оттуда сложенный вчетверо листок бумаги.

— Разверни, — сказал он.

Это был рисунок — шаржированный портрет Али в профиль. Несколько линий, но в них безошибочно можно было узнать оригинал.

— Ты кое-чему научился, — сказала она.

— Кое-чему, — откликнулся он.

Время, рассчитанное им до миллисекунды, уходило сквозь пальцы, как вода, а он все еще не мог собраться с силами.

— Тебе, наверное, пора, — сказала Аля.

— Я вернусь.

Аля знала, что он не вернется, во всяком случае при ее жизни.

— Я буду ждать, — сказала она. — Когда вернешься, позвони у двери три раза.

— Два длинных и один короткий.

— Все-таки запомнил. И на том спасибо. — И, словно невзначай, она спросила:

— Михаил Дмитриевич говорил, что самое трудное для тебя — вход в подпространство. Он сказал что могут наступить непредвиденные изменения личности. Это опасно?

— Не очень, — он пожал плечами. — Я буду в капсуле. В ней мне будет нетрудно совершить переход.

— А что тебе трудно?

Сигому показалось, что небо навалилось на его плечи, пригибая к земле, не давая сделать последний шаг, чтобы перешагнуть рубеж. Но он сказал себе:

«Не присваивай чужих заслуг, сигом, думая о рубеже. Ты ведь уже давно перешел его — еще до своего рождения, еще в человеческих мечтах, в задумках, замыслах, в чьем-то воображении, в чьей-то тоске и радости.

Поколения людей шли вперед, каждое одолевало свой рубеж, каждое от чего-то отказывалось — от обжитых мест, от привычного уклада жизни, от устаревших идей…

Наконец люди подошли к самому трудному. Некоторым даже казалось, что придется отречься от самих себя. Ибо им предстояло одолеть наибольшее из ограничений природы — только тогда открывался путь к истинному могуществу. И они, люди, сделали это, перешагнули рубеж и сумели остаться самими собой. Этот подвиг они подарили тебе, как сыну, который по заведенному человеком порядку должен идти дальше родителя.

Это их память — память крепче и обширнее наследственной, хранящейся в генах, — память, упакованную в слова, цифры, формулы, — дали они тебе, своему сыну, чтобы ты достиг цели. И эта память стала твоей сутью, двигателем и компасом…»

Теперь Юрий был уверен: что бы ни случилось, он сделает свой шаг вперед, научится такому же мужеству, такой же самоотверженности, какой обладали многие из людей, которых он успел узнать. Он думал о главной ценности человечества, которая заключена и в этой и знакомой и незнакомой ему женщине, глядящей на него с ожиданием. Она спросила: «Что для тебя трудно?» Она все еще ждет ответа на свой вопрос. И он ответил:

— Всегда быть человеком.