"Джеймс Брэнч Кейбелл. Серебряный жеребец (Сказания о Мануэле - 3)" - читать интересную книгу автора

гибелью? - спросил Нинзиян Яирский, единственный член братства, еще не
вступавший в разговор.
Горвендил посмотрел на благочестивого Нинзияна и смотрел он
долго-предолго.
- Донандр - довольно набожный человек. Но без Нинзияна Церкви будет не
хватать прочнейшего и по-настоящему богобоязненного столпа, который есть у
нее в этих краях. Это было бы чертовски неудачно. Посему указание вам -
оставаться в Пуактесме и на благо мира утверждать поучительный и прекрасный
девиз Пуактесма.
- Но девиз Пуактесма, - с сомнением сказал Нинзиян, - "Mundus vult
decipi", и он означает, что мир хочет быть обманут.
- Это высоконравственная мысль, которую, уверен, вы признаете и
доказываете. Поэтому для вас, такого благочестивого, я слегка перефразирую
Писание; и я заявляю вам всем, что больше не сдвину ноги Нинзияна с земли,
которую определил вашим детям; так что они будут внимать всему, что я им
прикажу.
- Это, - сказал Нинзиян, которому было заметно не по себе, - весьма
очаровательно.


ГЛАВА III
Как оплакивал Спасителя Анавальт

Затем поднялась госпожа Ниафер, в черном платье и с ввалившимися
глазами, и она произнесла заупокойную речь по дону Мануэлю, которому по
доброте, чистоте души и мягкости характера не осталось, по ее словам,
равных в сем мире. Это был панегирик, от которого все присутствующие воины
стали весьма серьезными и очень взволнованными, поскольку осознавали и
разделяли ее горе, но не вполне узнавали описываемого ею Мануэля.
И Братство Серебряного Жеребца заявило о своем роспуске, поскольку
закон Пуактесма гласил, что всегда и все там считалось десятками. Но не
существовало ни одного воина, который был бы способен занять место Мануэля.
А братство с девятью членами, как указала госпожа Ниафер, являлось
незаконным.
- Однако может быть, - предложила она, косясь на Горвендила, - что
какой-нибудь другой, особо святой человек, хотя и не воин...
В тот же миг Котт сказал с пугающей решительностью:
- Вздор!
Его собратья ощутили явную неучтивость этого вмешательства, но к тому
же ощутили и то, что согласны с Коттом. И вот так братство было объявлено
распущенным.
Затем заупокойную речь по поводу кончины этого благородного ордена,
чьи ряды поредели, произнес Анавальт Фоморский, и Анавальт также оплакивал
Дона Мануэля, восхваляя его дерзость и храбрость, внушавшие в битвах страх
его врагам. Герои кивнули в знак согласия с такими вразумительными речами.
- Мануэль, - сказал Анавальт, - был дерзок. Ни одному сопернику не
стоило его задирать. Когда совершался такой безрассудный поступок, Мануэль
превращался в змея, обвивающего вражеский город: он захватывал предместья,
скот и лодки на реках. Он осаждал город со всех сторон, он поджигал сады,
он останавливал мельницы, он не давал пахарям пахать землю. И люди в этом