"Андрей Быстров. Кардинал интернета" - читать интересную книгу автора

меня хочет, что ли? Ну, это дудки, тут мы с тобой потягаемся.
- Выключи этот дурацкий телевизор, - попросила Марина. Корин потянулся
к кнопке. Тяпнули по второй, с третьей она не спешила. Разговор шел легкий,
беспередметный, перескакивающий то и дело с ее учебы на искусство, с
искусства на спорт, опять на учебу и так далее. Корин неожиданно обнаружил,
что очень пьян. Он попытался взять бутылку и промахнулся, глупо хихикнул. В
его сознании закружились какие-то странные розовые призраки, его потянуло в
сон. Усилием воли он попытался вырваться, но розовую волну сменила черная,
и он уже ничего не видел. "Отравила-таки, - вяло и безразлично подумал
он. - Когда только успела... Неужели, пока я выключал... Ай да Марина... О
юность наивная..."
Он ухватился за край скатерти, тяжело рухнул на пол, увлекая за собой
все, что было на столе, и в звоне бьющегося стекла растворился его мир.


9.

31 мая 1993 года
11.05 московского времени.
Корин застонал. Все тело болело так, словно накануне им долго колотили
о каменные стены. Боль стучала в висках чугунными молотами по стальным
наковальням. Он попытался открыть глаза и не смог. Протянул руку - пальцы
уперлись в холодную шероховатую поверхность. Красная пелена затягивала
сюрреалистические образы чудовищных, безумных снов, где он был огромным,
раскрывающимся во Вселенную черным апельсином, бесконечным повторением
своей же собственной боли. Что это такое? ЛСД?
Ему все же удалось поднять веки. Что-то белое качалось, расплывалось,
дрожало перед глазами. Потом призрачный абрис медленно сфокусировался в
металлическую раковину. Корин осторожно пошевелил руками и ногами. Каждое
движение вызывало невыносимую боль, но переломов, кажется, не было. А
почему он подумал о переломах?
Ему смутно припомнилась тускло освещенная просторная камера, какие-то
получеловеческие, полузвериные рожи перед глазами, мелькание кулаков и ног.
Его били? Его бросили в камеру к уголовникам? Он не помнил, не мог
вспомнить больше ничего. Тяжким усилием он приподнял свинцовое тело, сел на
топчане, дотянулся до крана и открыл воду. Сунул голову в раковину.
Холодная вода потекла за воротник рубашки. Он встряхнулся, как спаниель
после купания, и чуть не заорал от боли. Теперь он видел окружающее более
или менее ясно. Он находился в небольшой - два на три метра - камере без
окон с бетонными стенами. Здесь не было ничего, кроме топчана, раковины,
табурета и голой лампочки высоко на стене. Он был один, глазок для
надзирателя в серой стальной двери закрывала металлическая шторка.
Память возвращалась кадрами, фрагментами, будто прокручивался
сумасшедший фильм, смонтированный вконец спятившим авангардистом. Итак,
вчера он выпил рюмку виски, отравленного каким-то психотропным препаратом в
лошадиной дозе, и потерял сознание... Надолго? Во всяком случае, когда он
открыл глаза (это вовсе не означает "пришел в себя"), за окном было уже
темно. В комнате царил ужасающий разгром, как после пьяной драки. Марина
лежала ничком на диване, свет чудом уцелевшей настольной лампы падал на ее
разодранное в клочья желтое платьице, сплошь залитое кровью. В горле