"Андрей Быстров. Владелец кинотеатра " - читать интересную книгу автора

выше. Грохот копыт нарастал, разрывая слух.
И они неслись прямо на него.
Он отступил к стене, панически огляделся, ища какую-нибудь дверь или
переулок, где можно было бы спрятаться. Ничего - сплошные стены из грубо
отесанных каменных блоков, окна-бойницы без стекол на уровне человеческого
роста. Чудовищные кони неминуемо растопчут его, и они все ближе!
Пятясь вдоль стены, он почувствовал пустоту за спиной и вжался в
неглубокую нишу как раз вовремя. Кавалькада промчалась мимо, обдав Бориса
запахом конского пота и чадом факелов. И был другой запах, запах страха,
неопределимый, трудноуловимый, но явственный. Обычно, услышав какой-либо
запах, даже самый слабый, человек уже не может забыть его, хотя того и не
осознает. Но этого запаха Борис не помнил совершенно - и все же был уверен,
что знает его, слышал его. Где и когда? Он чувствовал, что ответ на этот
вопрос очень важен, необыкновенно важен, но ответить не мог.
Покинув нишу, он побрел в ту сторону, откуда примчалась кавалькада.
Несмотря на глубокую ночь, навстречу часто попадались люди, некоторых из них
он мог рассмотреть в колеблющемся неверном свете луны, то и дело пропадающей
за легкими облачками. Все они без исключения шли медленно, низко склонив
головы, точно искали что-то на мостовой. Откуда-то тянуло гарью и гнилыми
яблоками. Сначала едва слышно, а потом громче до него донеслись звуки
разудалой музыки, исполняемой на чем-то вроде шарманки. Улица расширялась, и
вскоре он вышел на обширную площадь, посреди которой пылал большой костер.
Возле костра двое музыкантов давали представление. Один играл на
инструменте в виде ящика с обитыми поблескивающей жестью углами, другой
приплясывал в такт и время от времени выдавал короткие визгливые куплеты.
Разобрать, о чем в них шла речь, мешала дикция исполнителя, но, судя по
тому, что оба артиста покатывались от хохота после каждого куплета, это было
смешно. Вокруг музыкантов собрались люди, человек сто или больше, и что-то с
этими зрителями было не так.
Что-то не так с ними было.
Борис подошел ближе, стараясь понять, что же в этой мирной сценке
неправильно. Понял он только тогда, когда увидел лица людей, собравшихся
послушать уличных музыкантов. Эти лица были пусты и темны. И дело здесь не в
том, что слушателям не нравилось выступление или они не одобряли содержание
куплетов. Любая эмоциональная реакция, пусть негативная, - это все же
реакция. А лица людей вокруг костра не выражали никаких эмоций, полная
пустота, абсолютная отрешенность, транс. Они были настолько пустыми, словно
от самого рождения эти люди не имели никаких контактов с окружающим миром,
живя глубоко в себе. Кто они, зачем они пришли на площадь, почему они такие
одинаковые? И на эти вопросы не было ответа, только холодная дрожь вдоль
позвоночника.
Это как-то связано с черными всадниками. И они, и эти люди - все здесь
замкнуто в одну бесконечную цепь, выкованную Страхом. Но где "здесь", что
это за город в ночи под тревожной луной? Снова вопрос без ответа. Борис лишь
знал (откуда-то знал), что сейчас тысяча семьсот двадцатый год. Или... Нет.
Он пытался найти объяснение этому невесть откуда взявшемуся знанию. Почему
бы не быть году, скажем, тысяча трехсотому? Но неощутимый челнок скользил
вдоль длинного ряда цифр, выписанных в его сознании причудливой вязью, и
неизменно застревал у цифры .1720.
Покинув группу странных зрителей, Борис направился к громадному дому на