"Владислав Былинский. В земле обетованной" - читать интересную книгу автора

смыслами, как сыр плесенью. Люди становились ридерами.
Вскоре на почве недосказанности взошли джунгли книгословских
диссертаций и коконоведческих спекуляций. Не счесть сломанных копий,
торчащих из недр семисловья Бати Лептуна "Обратным ходом в оборону нисходит
оборотень хомо". Не сосчитать крыш, слетевших от ураганного выкрика Старца:
" Сл ом, заглянувший в меня! стрем не погасит огня!" А высказывание
Киберджазистки "Брат, сестру любящий пуще матери, отцу не сын, сестре
татарин", по утверждению книгословов, содержало исчерпывающее пояснение
первородного греха и связанных с ним фобий западной цивилизации. П одобные
поливалентные формулы, легко утвердившись в лексике вторичных глашатаев
истины, от журналистов до священников, распространились и в обиход е.
Массовая м ода на непонятн ые фразы вовсе не означала согласия с ними -
да и можно ли говорить о согласии с узором калейдоскопа? С ловесный шум
содержал все видения сразу , все сны в одном ролике; каждый вытаскивал из
винегрета любимый овощ, не интересуясь прочими ингредиентами . Зачем? В едь
и зучать Книгу в полном объеме - мартышкин труд. Стихийное происхождение и
трудности перевода с мысленного языка на общеупотребительную слововязь
сделал и ее неудобочитаемой, скользкой в слоге и темной в сути . Даже
очевидная в содержании сентенция некоего Правдуйоба "Грызет голод, пока
молод; станешь сыт - забудешь стыд", оказывается, допускала два десятка
трактовок. Ворону казалось, что смысл ее ясен: он был дилетантом и понимал
все так, как в голову ул еглось . А если не понимал, просто лез за
разъяснениями в самый конец. Книгословы дополнили том
справочно-просветительским разделом.
Книга Кричащего Кокона посвятила грядущему Хаосу всего одну фразу: "Он
выстроит себя на грязи из грязи - и будет ждать людей".

Фонарь вспыхивал и гас, освещал фасад и площадку у подъезда. Очищенная
от снега площадка мерзко блестела - мокрый кафель вокзального сортира. В
частой смене света и тьмы ощущалась заданность: ритм, рука на ключе. Миг - и
все тонет во мраке. Еще миг - все вновь залито светом. Ветер налетал,
бормотал бессвязные фразы, притягивающие внимание того, кто выглядывает
из-за горизонта. Горячечные всхлипы, группы вспышек, злых и ослепляющих, -
зов, вой вожака, блеск его глаз...
Самое главное в надежде - предчувствие.
Предчувствие должно быть ярким и жгучим. Повелительным. Таким, как
сегодня. Или как в тот рыжий вечер десять циклов назад, когда он видел
солнце и держал огонь в ладонях. Держал, да недолго. Светлеющее небо,
рассветный ветер, охапка желтых листьев влетает в распахнувшуюся дверь...
тогда была осень.
На рассвете великан задул свечи. Огонь бабочкой кружился в руках.
Держал, да не удержал? Извини, твои проблемы.
Нужно проскочить, и лучше бы - на свет... Ворон метнулся к подъезду.
Площадка пропустила его: не захотела или не успела выметнуть навстречу
щупальца и жвала. Пес дрожал и путался под ногами.
Они вошли внутрь, и морзянка фонаря участилась. Свет высекал предметы
из твердой искрящей тьмы. Каждый раз чуть-чуть другие, новые. Вспышка,
перемена реальности - и безлунная топь во все окно. Вой, гул вдали. "Это
поезд", шепчет Ворон. "Мчится поезд мимо леса, и стена бежит сплошная, и
мигают переезды, открываются луга..." Бежит стена, летят у самых окон ветви;