"Карьер (обложка книги) " - читать интересную книгу автора

Агеев враз помрачнел, прикидывая в уме, сколько же ей могло быть в
семьдесят восьмом. Нет, что-то поздновато было ей в пятьдесят лет кончать
институт. Вряд ли это она.
- Простите, а какого она возраста?
- Возраста? Да моя ровесница. Вместе в школу ходили. Только я еще армию
отслужил... А что, не та, значит?
- Не та, - сказал Агеев уныло, кивнув на прощание мужчинам.
Он и еще спрашивал: у случайных уличных встречных, выбирая тех, кто
постарше, подходил к пожилой продавщице киоска "Союзпечать", несколько раз
забредал во дворы; если видел, кого-нибудь с улицы. Некоторые легко
вспоминали Лукаша, помнили Барановскую, очень немногие вспоминали
учительницу Веру Адамовну, но никто толком не мог рассказать что-либо о ее
сестре. Вроде приезжала, недолго пожила у сестры, а куда девалась? Этого
никто не знал. Оно, пожалуй, и неудивительно, прошло ведь столько времени.
Здесь уже немного осталось тех, кто мог вспомнить довоенного секретаря
райкома Волкова, погибшего в сорок третьем на Могилевщине, - как-то Агеев
читал о нем очерк в газете. Но Волков что - Волков все-таки был комиссаром
бригады, а не безвестным подпольщиком, он не мог затеряться.
И она, по всей вероятности, погибла. Но где и когда?
Много бессонных ночей провел Агеев, думая об этом, но каждый раз
заходил в тупик. И все его попытки узнать что-нибудь о судьбе Марии с
помощью архивов, запросов по различным инстанциям заканчивались столь же
тупиковыми ответами вроде: "не числится", "не значится", "сведений не
имеется". А ведь по прошествии стольких лет единственной возможностью в
его поисках стали документы, списки, архивные справки, в которых было
многое, но, увы, ничего не было о ней. Впрочем, если подумать, то ничего и
не могло быть. В ту памятную осень они больше всего на свете опасались
документов, списков, записок, даже случайно оброненной бумажки, которая
запросто могла стать уликой. А о посмертной памяти или отражении в истории
кто тогда думал? Путь в историю для них был перекрыт ежедневной
опасностью, перебраться через которую зачастую было немыслимо. Все
последние годы, рассылая письма с запросами, обращаясь в архивы и
расспрашивая людей, Агеев понимал, что не столько жаждет узнать о ее
судьбе, сколько обмануть себя, избежать последнего, невозможного для него
ответа. Этот ответ мог нести в себе самый страшный итог...
Но вот, кажется, пришел конец всем иллюзиям, никто о ней ничего толком
не знал, она действительно исчезла той осенью сорок первого года.
Оставалось единственное.
Приехав в этот поселок, он поселился в крохотной поселковой гостиничке
возле бани, где в квадратной комнатушке с раковиной и умывальником стояло
шесть тесно составленных коек, на которых почти каждую ночь менялись
жильцы - проезжие, уполномоченные, шофера. И только он в течение недели
занимал угловую, с пружинистой сеткой койку, и, когда его спросила
заведующая, сколько он еще будет здесь жить, он не сразу ответил. Он не
знал, надолго ли еще придется ему задержаться в этом поселке, конец его
дела даже не просматривался, но в районе созывалось какое-то совещание, и
в гостинице потребовались свободные места. Его не выселяли, хотя и могли
это сделать, только поинтересовались сроком его выезда, но этот вопрос
располневшей от сидячей работы заведующей с золотыми перстнями на всех
пальцах рук был облечен в столь явное недружелюбие, что он, подумав,