"Николай Буянов. Опрокинутый купол (fb2)" - читать интересную книгу автора (Буянов Николай)

Глава 14 ПРИГЛАШЕНИЕ К ИСПОВЕДИ

Он не отрываясь смотрел в окно, на опостылевший дворик в грязных потеках – весна по календарю, но снег еще держится, не собираясь уступать… И ему вдруг стало остро жаль детства – того самого, когда до ужаса хочется лечь спать, а проснуться взрослым и – представлялось – беззаботным: можно не идти в школу и не писать контрольную по алгебре. Контрольная теперь и вправду, не грозит, зато…

– Вот бы сейчас поиграть в снежки, – с грустью сказал Глеб.

– Что?

– Я говорю, хорошо бы сейчас спуститься на улицу к тем пацанам и поиграть с ними в снежки. На худой конец слепить снежную бабу… Зима-то тю-тю. Последние денечки.

– Глеб, – умоляюще сказал я. – Если не хочешь, давай не будем об этом…quot;'

– Почему? – хмыкнул он. – Болезнь нельзя загонять внутрь, тогда от нее не избавиться.

– Но если тебе тяжело… Он махнул рукой.

– Нет, ерунда. .

– Я тебе брат или не брат? Почему ты мне не доверяешь?

– А ты? – выкрикнул он, с ожесточением откинул назад волосы, рухнул в кресло, вытянув длинные ноги. – Я вижу это своими глазами. То, что происходило когда-то, восемьсот лет назад в этих местах. Сам участвую в событиях, но не могу управлять собой, понимаешь?

Я неуверенно кивнул. Я ровным счетом ничего не понимал.

– Это похоже на то ощущение, когда ты читаешь по второму разу детектив: события уже известны, сейчас произойдет новое убийство, а сыщик-идиот глядит совсем в другую сторону…

– И к какому выводу ты пришел?

– К выводу? Скорее, к подозрению. Наверняка это глупо звучит, но… может быть, мои воспоминания связаны с моим прошлым воплощением?

Он начал мерить нашу гостиную длинными шагами, запустив пальцы в волосы, – так он всегда делал в минуты сильного волнения.

– Такие случаи известны. Не так давно в нескольких газетах были сообщения о маленькой девочке из Индии. Она не умела ни читать, ни писать, и ее родители всю жизнь провели в глухой деревне, где грамота не в почете… Но однажды она начала рассказывать о принцессе Бхрикутти Непальской, которая правила страной в конце девятого века. И рассказывала с удивительными. подробностями (позже они подтвердились – нашлись письменные источники в одной из древних библиотек).

Я видел, что Глеб был крайне взбудоражен. История о принцессе, всадники на пустынном шоссе, серебряная стрела, мои собственные видения (пастушок, будто сошедший с картины Нестерова, придорожный камень и древний тракт, уходивший в никуда) – и (проклятое материалистическое воспитание!) неверие… Плевать даже на девочку из деревни, затерянную среди джунглей, – наверняка придурковатые родители возжаждали увидеть в газетах свои фотографии и выдрессировали чадо в соответствии с задачей. Если бы…

Между тем он не сел – рухнул в плюшевое кресло и закрыл лицо руками в каком-то слепом жесте отчаяния.

– Я любил ее, понимаешь? Я не мог ее предать.

Я вдруг прозрел.

– Ты хочешь сказать, что в рукописи, которую ты положил в основу сценария…

– Да, да… Житнев был надежно спрятан среди озер и чащоб, и Батый никогда не нашел бы туда дороги.

– Но ведь нашел же…

– Потому что ему подсказали. В Кидекшской летописи сказано, что Белозерский и Новгородский князья вступили в сговор и открыли путь татарам к Житневу, и те не пошли дальше на север, к Новгороду, а повернули на юг от Игнач-Креста. И Житнев был уничтожен. – Он помолчал. – Вернее, якобы воды священного озера Житни укрыли его – как Светлояр укрыл град Китеж.

– И тебе пришла в голову мысль, будто в прошлом своем воплощении ты был князем Олегом, – закончил я.

– Мысль пришла Марку Бронцеву, после того как он «поработал» со мной.

– Этот ведьмак, черт бы его побрал… Глебушка, ты просто начитался древних сочинений. Помнишь, в детстве нам снились кошмары после гоголевского «Вия»?

Он посмотрел на меня долгим взглядом. И тихо сказал:

– Знаешь, мне меньше всего хотелось бы быть каким-то необыкновенным – в этой области, я имею в виду. Мне бы не хотелось, чтобы обо мне писали газеты, как о той девочке. Мне вовсе не улыбается мысль, что я помню свое прошлое воплощение (прав был Вайнцман: это скорее проклятие, чем дар божий). Но я ничего не могу с собой поделать.

– Расскажи, как все это началось, – попросил я. Легкая улыбка тронула его губы.

– Началось обыкновенно. Я в то время учился в Москве, на курсах. Наш семинар вел один известный кинорежиссер. Чем я ему приглянулся (нахальный желторотый юнец) – неизвестно. Но он относился ко мне… ну, почти как к собственному сыну. Я усмехнулся.

– Наверно, разглядел в тебе будущего гения.

– Э, гениев там и без меня было пруд пруди. Как-то раз он пригласил меня к себе домой.

…Они спорили о чем-то всю дорогу – от самого Дома кинематографистов до тихого переулка возле Патриарших прудов (метро «Маяковская», шум, гам, подземная толчея, эскалатор и свет, обширная площадь с памятником «поэту революции» напротив кинотеатра, где крутили, помнится, «Ночного портье»).

О чем именно шел спор – выветрилось из памяти, но о чем-то новаторском: ученик отстаивал свою точку зрения, мэтр (так звали на их курсе импозантного старикана в сером костюме и с тростью из какого-то южного дерева) не соглашался и яростно стукал той самой тростью в асфальт, будто надеясь проткнуть.

Все еще споря и переругиваясь, они вошли в тесный уютный дворик, обсаженный акациями и тополями, весь в легчайшем белом пухе, как в первом снегу, поднялись на третий этаж. Навстречу просеменили две маленькие древние старушенции, одетые по моде начала века: одинаковые белые чепчики, темные платьица, кружевные воротнички и манжеты. Они шли под руку выносить помойное ведро (дом был старой постройки, с лепными карнизами, львами на козырьке подъезда и горгульями на водосточных трубах, но без мусоропровода). Старушенции синхронно кивнули головками-одуванчиками с потешной серьезностью, мэтр в ответ приподнял шляпу, и Глеб, не удержавшись фыркнул.

– Они сестры? – спросил он.

– Родные сестры, – мэтр назвал фамилию, которая Глебу ничего не говорила. – В своем роде знаменитые личности. В молодости работали в Управлении внешней разведки, находились на связи с нашим резидентом в Харбине. Когда резидент провалился (сдало свое же руководство в Москве: какие-то закулисные. игры), обе попали в тюрьму, в камеру смертников. Потрясенный Глеб покрутил головой.

– Как же они выбрались?

– Их обменяли на шпиона, действовавшего при западногерманской миссии. Забавные девочки, как-нибудь я вас познакомлю. – И мэтр сосредоточенно завозился с ключами. Дверь открылась, длинная тень легла на порог. На девушке был шелковый халат с крученым пояском и свободными рукавами-крыльями.

– Ты сегодня рано, – сказала она. Подошла и чмокнула мэтра в щеку. – Здравствуй, дедуля.

– Привет, внучка. А это, так сказать, мой любимый ученик, познакомься.

Она скользнула рассеянным взглядом.

– Очень приятно.

Он тоже посмотрел и даже сказал в ответ что-то соответствующее случаю. Девушка улыбнулась – тонкие яркие губы, алые, без помады, улыбка для них с «дедулей» и не для них – только для себя.

– Значит, будущий Феллини?

– Со временем постараюсь, – сухо проговорил Глеб, чувствуя, что краснеет.

– Алечка, – подал голос мэтр. – Будь паинькой, свари нам кофейку.

Кофе был крепок и пахуч, колониальный аромат полз по гостиной, смешиваясь с пряным запахом сигары, которую курил учитель («Настоящая „гавана“. Один кубинский режиссер прислал в подарок – он сейчас готовит документальный сериал о Фиделе… Тоже, кстати, сидел в тюрьме – такие вот у меня знакомые подобрались»). Он откинулся на спинку старомодного кресла и завел разговор о «Глубине экрана» – автобиографическом романе Козинцева, недавно вышедшем из печати: заметки «на полях», о Максиме с Выборгской стороны, «Алых парусах» и «Короле Лире» – и как в одном человеке может уживаться столь разное… даже непреодолимо противоречивое? Плавно перешли на «Дон Кихота» – Глеб высказал свою принципиальную точку зрения касаемо Рыцаря печального образа:

– Да никакой он не печальный. Живет себе старикан в свое удовольствие. Надоело сидеть на одном месте – кликнул слугу (существо бесправное и угнетенное), надел медный таз на голову, поскакал играть в войну. Наскучила война – вернулся назад.

– Ну, это вы переборщили. А как же идеи утраченного рыцарства?

– Рыцари, я читал, вовсю жгли мирные селения и ловили младенцев на копья.

– Это же раньше, во времена крестовых походов… Кстати, вот вам великолепное поле для размышлений, можете использовать в будущей дипломной работе: мечты о прекрасной Дульсинее и подвиги в ее честь (поединок с ветряными мельницами и тому подобное) – и «коллеги» с крестами на плащах, разоряющие деревню бедных сарацинов. Богатый материал и бесконечные возможности аранжировок.

– Кто ж даст денег на такое?

Мэтр благодушно рассмеялся. Неизвестно, заметил ли он, что ученика сжигал изнутри совсем иной огонь. Тот, правда, усиленно изображал равнодушие и некую разморенную лень, свойственную «юным дарованиям»… Ну да именно под такой маской они в большинстве и скрывают возникшее вдруг влечение.

– Ну, я, пожалуй, пойду, – сказал Глеб, вставая. – Спасибо, кофе был великолепен.

– Это Алечка делает по какому-то своему рецепту.

Она тоже встала, закинула руки за спину, перехватывая белые волосы черной бархатной ленточкой.

– Я вас провожу.

– Я вам признателен, – проговорил Глеб.

– За что?

– За этот вечер. Всеволод Янович уверен, что я будущий гений, а я обыкновенный шалопай, мечтающий удрать с уроков.

– Ну уж?

– Серьезно. Заумные разговоры о Феллини и Эйзенштейне у меня уже в печенках. Она рассмеялась.

– Я не подозревала, что вы такой.

– Какой?

– Я думала, вы в очках, потертых джинсах, нескладный и нахальный. И все ждала, когда же вы прольете кофе на скатерть.

С ней было очень приятно идти под руку. Он вдруг остановился, прервав себя на какой-то полуфразе, обернулся к ней и внимательно посмотрел в глаза.

– Не могу отделаться от чувства, что я знаю вас давным-давно. Точнее, знал когда-то. Звучит банально, но…

– Я тоже, – призналась она. – Я поняла это, как только вы вошли. И с того момента силюсь вспомнить, где, когда… Нет, не могу.

Круг странствий – бесконечный пруд с белой беседкой и бездействующей, но белоснежной (в упрек недоверчивым иностранцам) церковкой, крошечными посольствами в переулках, стремящихся остановить время, узкие дорожки, по которым гоняли малолетние «рокеры» и старушки прогуливали своих шпицев, декадентский дом с целым вернисажем мемориальных табличек – благополучно завершился у станции метро.

– Я тебя еще увижу? – спросила она.

– Конечно. Мне еще учиться целый год, если не выпрут.

– А потом?

– А потом я напишу сценарий гениального фильма и приглашу тебя на главную роль.

– Кого же я буду играть?

– Древнерусскую княгиню, – не задумываясь ответил он, увлекая ее в какой-то свой, неведомый мир. Только представь: зима, санный след по замерзшей реке, и прекрасная всадница на серой лошади, в развевающемся плаще…

– Разве княгиня может скакать на лошади?

– Ты будешь не просто княгиней – ты будешь правительницей града Житнева, города-легенды… И потом, ты торопишься предупредить своего любимого о том, что враги устроили на него засаду.

– Болтун, – ласково сказала она, приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку. – Я никогда не слышала о таком городе. Что с ним стало?

По моему мнению, Глеб был удивительно беспечен и это меня злило. Две стрелы, билась в голове мысль. Две стрелы, два промаха. Откуда ждать третью?

По какой-то странной ассоциации вспомнился черный кот, который жил в квартире Бронцева (понятие что за колдун без черного кота?). Он пришел с улицы, открыл лапой дверь на кухне. Поэтому Марк не обратил внимания на скрип… Однако Ермашина клянется, что захлопнула замок…

– Меньше слушай старую дуру, – буркнул Глеб.

– Почему «старую дуру»?

– А, для меня все женщины старше сорока – старые.

– Возможно, – задумчиво сказал я. – Но она произвела впечатление очень здравомыслящей…

Глеб махнул рукой.

– Все равно это ничего не дает. Или Бронцев впустил убийцу, или у того был свой ключ. Мы с тобой отвлеклись.

– Нет, нет. Я чувствую: это звенья одной цепи. То есть нападение на тебя и убийство экстрасенса. – Я помолчал, пытаясь вновь сосредоточиться, но мелькнувшая было искорка поманила издалека и погасла. – Что-то тебе, братец, известно такое… О чем сам, наверное, не догадываешься. А Марк извлек это из твоей памяти и записал на магнитофон.

– Однако убийца не унес «мою» кассету из квартиры.

– Значит, он унес «свою».

– Какой же выход?

– Ты снова должен вспомнить то, что вспомнил благодаря сеансу Бронцева, – решительно сказал я. – Мы найдем другого экстрасенса.

Глеб поежился.

– Страшно.

– Ничего, я буду рядом. Никто тебя не тронет.

– Я не о том. Понимаешь, если все это действительно связано с моими воспоминаниями о предыдущем воплощении, то существует одна причина, по которой меня хотят устранить.

– Какая?

– Восемь веков считалось, будто князь Олег указал татарам дорогу на Житнев (это подтверждает Кидекшская летопись). Но что, если все было не так? Вдруг Олега, говоря современным языком, подставили? Тогда, возможно, только я один знаю имя настоящего предателя.

– И что из этого? Срок давности давно вышел. Кто бы он ни был, кости его давно сгнили в земле.

Глеб как-то странно посмотрел на меня и произнес:

– Значит, не сгнили.

Он позвонил ей на следующий день. Они собирались встретиться на их излюбленном месте, у «Маяковки», и она хотела быть во всеоружии: с утра пробежалась по магазинам, час провела в парикмахерской.,. Как только она открыла дверь своей квартиры, зазвонил телефон. Она подошла и взяла трубку.

– Алло?

– Это я. Послушай, знаю, что ты огорчишься, но свидание, кажется, придется отменить

– Что случилось? Где ты сейчас?

– Лежу на кровати в общежитии.

– Ты заболел? – встревожилась она, услышав легкий хрип.

– На меня вчера напали какие-то идиоты.

– О боже! Кто, когда… Нет, подожди. Тебя ранили?

– Да нет, не беспокойся.

– Но ты лежишь…

– А, ерунда. Подвернул ногу, когда убегал. Боюсь упасть в твоих глазах, но драться я терпеть не могу.

Трубка в ее руке еще что-то объясняла и успокаивала, но голова уже была занята другим, более насущным: первым делом приготовить что-нибудь вкусное и принести в общежитие (чем может питаться молодой человек в подобном месте?!). Затем – согревающий компресс на ногу с целебной мазью (бабушкин рецепт), обезболивающее, аспирин от воспаления…

Едва переступив порог комнаты в общаге, она поняла, что растяжением голеностопа дело не ограничилось. Правый глаз Глеба совершенно заплыл, и кожа вокруг него сделалась желто-лиловой, набухшей. На руке чуть ниже локтя белела повязка.

– Медсестра наложила, – объяснил он, порываясь встать. Она удержала. – В больницу класть не стали, свободных мест нет, даже в коридоре и то лежат (вчера был футбольный матч, фанаты на трибунах устроили побоище). Перевязали, воткнули укол от столбняка и отпустили с богом. Я рад, что ты пришла.

Она осторожно присела на край железной кровати.

– Тебе больно?

– Уже не очень.

– Ты заявил в милицию?

Он пожал плечами.

– Приходил какой-то мрачный тип из местного отделения, расспрашивал, как они выглядели, сколько их было… Все равно я ничего не запомнил.

Она протянула руку и провела ладонью по его волосам. Они оказались на удивление мягкими, точно он накануне вымыл их с шампунем. Вообще он был красив, несмотря на «отметины», и казался каким-то трогательно беззащитным… Ну конечно, «драться терпеть не могу»…

– А что у тебя с рукой?

– У одного из этих типов был то ли нож, то ли обломок трубы… Только не волнуйся, я же говорю, в больнице перевязали.

Он не лукавил – все началось действительно внезапно: знакомые контуры домов, общежитие и станция метро, светящаяся изнутри, как большой кусок сахара, вдруг поплыли и потускнели, пропала аллея со стриженными под шарик кустами, стало неожиданно холодно, ноги в меховых сапогах провалились в снег… Он попробовал пошевелить руками, но они оказались крепко связанными за спиной.

Усталый милиционер равнодушно посоветовал написать заявление, но честно предупредил: дело – «глухарь», надежды, что супостатов поймают, почти никакой.

– А если и поймают – вам выгода минимальная. Вас же не ограбили? Бумажник и часы на месте? – мент вздохнул. – И примет вы не дали никаких.

– Хотите, чтобы я забрал заявление назад? – спросил Глеб, опустив дипломатические выкрутасы.

– Но вы же сами понимаете…

– Может, повесим его, господин? – спросил наемник Ярослава. У него была квадратная фигура, и голова, казалось, росла прямо из плеч. Под крестьянской овчиной угадывался нарочно одетый панцирь.

– Нет. В прорубь его, собаку. Хочу посмотреть, как он начнет пузыри пускать.

Пленный поднял голову, посмотрел единственным здоровым глазом и прошептал:

– Знал я, что ты коварен, князь. Но что чести в тебе не больше, чем в трухлявом бревне…

– Тебе говорить о чести? – взвился Ярослав. Соскочил с лошади, подошел и ткнул Олега рукояткой плети в подбородок. – Я внук Всеволода, а в какой навозной куче родился ты, чтобы заявлять свои права на княгиню?

Белозерский князь через силу улыбнулся разбитыми губами.

– А, дело, значит, в княгине… А не ты ли собрался расплатиться ею с татарами, чтобы те не разоряли Новгорода?

Тишина нависла над поляной. Ярослав сглотнул слюну и оглянулся на своих людей. Те поспешно отвернулись, но он понял: слова Олега слышали все.

– Тащите его к реке, – приказал он.

Могучий новгородец с бычьей шеей с радостной готовностью подошел сзади и схватил Олега за руки, будто клещами сдавил. Князь дернулся… Бесполезно: связанный, раненый, один против пятерых… Семеро людей Ярослава уже уступили мечу Белозерского князя, но что с того. Меч валялся тут же – погнутый, порыжевший, со сломанной рукоятью. Прощай, друг, подумал Олег с горечью, будто о павшем в бою побратиме.

– Что застыли, олухи? – рявкнул Ярослав.

Но медведь-новгородец, казалось, не слышал. Железные клещи ослабили захват, потом и вовсе пропали. Олег оглянулся.

Наемник был еще жив – могучий организм еще боролся со смертью, но длинная оперенная стрела, засевшая в гортани, не давала вздохнуть, и свет в глазах медленно мерк, мир погружался во тьму…

Кто-то завизжал. Четверо оставшихся в живых с резвостью вытащили спрятанные было клинки, но желания драться ни у кого из них не возникло. Им хотелось только одного: чтобы господь убрал их подальше от этой поляны и от Ярослава. Испуганные глаза лихорадочно обшаривали окружающее пространство: каждую секунду новая стрела с острым жалом могла свистнуть с тетивы…

– Убейте его! – заорал Новгородский князь.

Он уже понял, что свою игру проиграл. Он остерегся брать с собой дружину: кто знает, не обернулась бы она против него самого. Теперь жалел. Стрела зарылась в снег возле его сапог. Ярослав почему-то подумал, что стрелок не промазал, а попал именно туда, куда целил: ему хотелось, чтобы князь испугался. Он и испугался: холодный пот мгновенно ожег спину между лопаток, когда он увидел перед собой всадника. Тот, правда, был не вооружен, но глаза его не предвещали ничего хорошего.

Княгиня Елань тронула поводья, и конь перешел на собранную рысь.

– Не подходи! – крикнул Ярослав, неуверенно взмахнув мечом.

Но меч, видно, оказался слишком тяжел для враз ослабевших пальцев. Клинок кувыркнулся в воздухе, и его унесло куда-то… Ярослав не оглянулся посмотреть, что стало с его оружием. Вместо этого он круто развернулся на пятках и побежал, зарываясь в снегу.

Рука Олега сильно кровоточила: чужой клинок нанес глубокую рану. Князя усадили под дерево, на разостланный на снегу тулуп. Воевода Еремей, оторвав от нательной рубахи рукав, старательно накладывал повязку.

Гриша Соболек чуть не плакал:

– Зачем уехал тайком, княже? Почему не предупредил?

Олег усмехнулся бледными губами.

– А ты, паршивец этакий, откуда узнал, где я? Сказано тебе было дома сидеть…

И тихо добавил, глядя в глаза княгине:

– Кажется, теперь я твой должник.

– Напротив, – ответила она. – Помнишь черного вепря, что напал на меня по дороге к Кидекшскому монастырю? Если бы не ты, не была бы я сейчас здесь, рядом с тобой.

Странно сплетает Господь нити человеческих судеб: у инязора Пуркаса, убитого в бою князем Василием Константиновичем, на знамени тоже была изображена кабанья голова. Это был знак того, что когда-то мерянский князь Мустай Одноногий поделил с красивой наложницей ночь, расцвеченную северной луной и переливчатыми небесными огнями… А потом у той наложницы родился сын, которому отец отдал во владение крепость Илику.

– Странный случай, – вздохнул капитан, тот, что сидел на продавленной кушетке в больничном коридоре. – Хорошо, предположим, лиц вы не запомнили, но хоть какие-то приметы можете дать? Рост, цвет волос, телосложение? Что они говорили?

– Ничего.

– Неужели? Обычно просят закурить…

– Эти, наверно, были некурящие.

– Удивительно. И что, все время молчали?

– Ну почему. Один сказал: «Ах ты, сука!» – когда я ему врезал чуть ниже живота. – Глеб осторожно улыбнулся. – Теперь вы их быстро поймаете?

– Ловят бабочек, – отозвался капитан фразой из классики. – Знаете, уважаемый, мне почему-то кажется, что вы вовсе не хотите, чтобы мы их задержали. Обычно потерпевшие ведут себя иначе.

Глеб откинулся на жесткую спинку (кожзаменитель кто-то варварски искромсал ножом – вот бы кого поймать! – и украл кусок поролона, обнажив уродливый лист фанеры). Общаться с надоедливым ментом не хотелось, а главное, было опасно: скажешь ненароком лишнее – и мигом загремишь в другое отделение – туда, где навязчивый сервис… Туда тебе и дорога, шепнул изнутри кто-то ехидный. Стоило вспомнить заснеженный лес, звон мечей, короткий посвист стрелы – и голос медсестрички из далекого сопредельного мира: «Да разожмите вы руку, больной! У вас кровь!»

Он разжал пальцы. Кровь пропитала самодельную повязку, но это была не та рана, которая стоит внимания. Человек, полоснувший его мечом, лежал лицом вниз, свернувшись калачиком, будто в последней надежде, что его не заметят и пощадят. Воевода подошел, перевернул человека на спину и, глянув в мертвые зрачки, сплюнул:

– Иуда. Наш, белозерский…

– А оружия у них вы не заметили? – спросил капитан.

Глеб приподнял забинтованную руку.

– Раз меня ранили, значит, у кого-то был нож.

– Ножа мы не нашли. Однако обнаружили нечто другое. Посмотрите, вам будет любопытно.

И капитан вынул откуда-то продолговатый полиэтиленовый пакет. В пакете лежала короткая арбалетная стрела с черным оперением.