"Эрнст Бутин. Се человек (Роман-апокриф)" - читать интересную книгу автора

особенно громкого вопля, испуганно взглядывая на старавшихся
дотронуться до него. Разрумянившееся лицо его нисколько не
напоминало то, каким оно было сегодня утром, когда Елеазар белым
от пелен изваянием выплыл из черной пасти могильной пещеры, и
Равви, пренебрегая тем, что оскверняется прикосновением к
покойнику, усталым движением стянул с его головы погребальный
плат, открыв окаменевшим от страха свидетелям чуда лицо
Елеазара, сухое и желтое, как у эллинских, слоновой кости,
статуй.
Иуда торопливо отвел глаза, чтобы не возненавидеть его,
виноватого без вины в том, что затмил славой друга своего -
Равви.
И так вот всегда - в Наине Равви возвращает жизнь отрока,
которого уже несли на кладбище, и люди ахают, охают, окружив
его, не обращая внимания на того, кто поднял умершего с
погребальных носилок; требовательным восклицанием "талифа куми!"
оживляет усопшую дочь Иаира, но только что насмехавшиеся над
Равви наемные плакальщицы и свирельщицы остались так же
враждебны к нему; находясь в Кане, исцеляет умирающего в
Капернауме сына Хузы, царедворца Ирода Антипы, и народ, узнав об
этом, валом валит в Капернаум, забыв о Равви. Хорошо еще, что
жена Хузы, Иоханна, отыскала потом Равви близ Вифсаиды и стала
беззаветно преданной ему. А остальные? Даже исцеленные,
прозревшие, начавшие слышать, поднявшиеся на ноги, очистившиеся
от проказы, понимая, что с ними произошло чудо, что с них сняты
грехи, ибо болезнь дается за грехи, относились к Равви как к
простому, только более искусному лекарю, а потом - неблагодарные
- или уходили, посмеиваясь, или того хуже - издевательски
злословили, а то и предавали, выдумывая и разнося о нем
всяческие небылицы: будто и высокомерен-то он, и детей-то
Араамовых презирает. Бесстыжая и наглая клевета! Богоизбранный
народ, что иудеев, что галилеян, он любит больше, чем самого
себя. Любит настолько, что когда в земле Сидонской
сирофиникиянка Эмима, иссохшая и черная, как неплодоносная
смоковница, умоляла его вернуть рассудок злобствующей,
беспрестанно сквернословящей дочери ее Зельфе, холодно отрезал:
- Я послан только к погибшим овцам дома Израилева! - И добавил:
- Нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам.
Истерзанная горем старуха простонала, что ведь и псам могут
перепадать крохи с хозяйского стола.
Поколебавшись, Равви все же сжалился над ней, покоренный,
наверное, тем, что молва о нем достигла даже этих диких,
языческих краев, и верой этой женщины в него.
- Да будет тебе по желанию твоему! - объявил.
И бесы покинули тело измученной ими дочери возликовавшей, сразу
же помолодевшей, похорошевшей хананеянки-сирофиникиянки.
Вспомнив напряженный, властный взгляд Равви, когда тот, вытянув
руки к дому Эмимы, мысленно приказал бесам оставить в покое
Зельфу, дочь ее, Иуда вспомнил и Равви сегодняшнего,
побагровевшего от натуги, с крупными каплями пота на лбу и вмиг