"Кэндес Бушнелл. Четыре блондинки " - читать интересную книгу автора

мало общего, - заметила Джейни, когда они вновь оказались вдвоем.
- Нет, - ответила Патти. - Нам так не кажется. Мы оба из среднего
класса.
- Нет, Патти, - терпеливо сказала Джейни. - Твой Диггер - типичное
белое дерьмо. Одно имя чего стоит: Диггер, Копала.
- Он сам его придумал, - сказала Патти.
- И кому, по-твоему, придет в голову такое - назвать себя Копалой!
- Он очень любил копаться в земле, когда был маленьким, - ответила
Патти, оторвавшись от списка гостей. И, покусав немного кончик ручки,
добавила:
- Да и кому какое дело до этого? Главное - он гений и выразитель чаяний
своего поколения.
- Патти, тебе в жизни хоть когда-нибудь было плохо? - спросила сестру
Джейни.
- Ну, - ответила та, - пожалуй, лишь однажды, когда ты отправилась на
концерт Мика Джаггера - тебе тогда было шестнадцать, - а потом всю ночь
где-то пропадала и мама с папой допрашивали меня часа три подряд. Пожалуй,
вот и все.
- Именно так я и думала, - сказала Джейни.
- Ты мне тогда казалась такой классной. Я хотела точь-в-точь походить
на тебя, - призналась Патти.
Джейни вновь сошлась с Биллом Вестакоттом. Она давала себе слово, что
это не повторится, но все оказалось тщетно. Джейни сама недоумевала, как
такое могло случиться, ведь она любила Воротилу, но оправдывала себя тем,
что внимание обоих этих мужчин ей льстило. Воротила искренне верил, будто ей
все по плечу, в то время как Билл удивлялся, что она вообще на что-то
способна - это само по себе было для нее маленьким триумфом.
Воротила мог спросить, сколько страниц она уже написала, и поощрять ее
и дальше писать, в то время как ей приходилось специально повторять Биллу,
сколько страниц она написала, чтобы это наконец дошло до него. Когда она
встретилась с Биллом, он казался жутким задавалой, и Джейни нравилось
одергивать его и указывать, что, по сути дела, он ничем не лучше (если не
хуже) ее самой.
- Понимаешь, Билл, - говорила она, - я в точности такой же человек, как
ты. Я тоже хочу сколотить миллион долларов и купить большой дом.
- Ты - чертова женщина! - ворчливо огрызался Билл, развалившись на ее
тахте в своих трусах-"боксерах"; при этом он потягивал косяк с марихуаной и
сидел, слегка откинувшись назад, демонстрируя почти безупречные мышцы
пресса. - Ты только и знаешь что пыжиться - вот, мол, какая я крутая, не
хуже любого мужика. Ты думаешь, что заслужила право на все то, что мы имеем,
только в отличие от нас тебе не надо ради
Этого работать. Боже праведный! Джейни! Ты хоть представляешь, сколько
мне пришлось в этой жизни пахать?
- Лет двадцать?
- То-то и оно, едрить твою мать! Двадцать лет каторжного - мать твою! -
труда. И дай-то Бог, если только лет через пятнадцать тебе перестанут
пудрить мозги и станут принимать всерьез.
- Так, значит, мне нечего и пытаться, и все только потому, что я этим
делом не занималась последние пятнадцать лет?
- Нет, я этого не говорил. Когда ты наконец - мать твою! - научишься