"Александр Бушков. Последняя Пасха" - читать интересную книгу автора

исходил в адрес грабителей, коими был ограблен и бит, долго еще, недели и
месяцы, осылал проклятья и покрытому татуировками, словно аляскинский
туземец, матросу, и чухонцу с бритой актерской рожей и волчьим взглядом, и
даже третьему, сошке мелкой, нижнему чину с красной звездой во лбу. В те
поры, на речном берегу, в угнетенно притаившемся Кузьмине, мне казалось,
когда я в бессильной злобе глядел вслед удалявшейся железной коробке, что
жизнь кончена окончательно и бесповоротно. Господи, Боже всеблагий! Как
неумен, корыстен и животен я был, полагая конец жизни в том, что пришлось
расстаться с тридцатью фунтами золота и драгоценностей! Как я был слеп,
убог, нищ духом! Саквояж с накоплениями мне казался высшей жизненной
ценностью... Слава Богу, прозреть мне удалось очень быстро - а вот понять
замыслы Творца и величавую неостановимую работу Господних мельниц, мелющих
медленно, но верно - лишь долгие годы спустя. Кем бы я стал в Харбине, не
лишившись отобранного красными саквояжа, прибывши туда богатеем? Никаких
сомнений нет, что очень быстро сделался бы компаньоном Петра Фомича,
располагая изрядным капитальцем, в его зарождавшийся торговый дом все и
вложил бы... и опять-таки нет сомнений, что при таком обороте событий был бы
вместе с Петром Фомичом, Никанором Лялиным и китаезой Бао Гунем убит
маньчжурскими бандитами в ночь приснопамятной резни в главной торгового дома
резиденции. И даже случись мне тогда кто знает, уцелеть, все равно ждала бы
участь хотя бы бедолаги Шахворостова - уцелеть-то он уцелел, да предприятие
от разгрома так и не оправилось, в считанные месяцы захирело, а там дело
япошки довершили, и призреваем теперь Шахворостов исключительно милостынею
монастыря нашего. Был, был в ограблении моем большевика перст Божий! Как же
иначе, если сам я, найдя святую стезю, который год смиренно и честно несу
служение монастырское, и сынишки, ставши не наследниками купца-миллионщика,
а нищими, долженствующими полагаться лишь на светлые головы и золотые руки,
толковыми инженерами стали, на ноги поднялись благодаря неустанным
собственным трудам, а не батькиному капиталу, не стрижке купонов или дележу
дивидендов. Благодарю тебя, Господи, ежечасно!"
- Вот и все, пожалуй, - сказал Кот Ученый, зорко следивший за бегавшим
по строчкам взглядом Смолина. - Ну как, теперь соображаешь? Кутеванов,
Вальде, саквояж, купец, село Кузьмино, до сих пор благополучно в той же
географической точке пребывающее... Они не по пьянке кататься двинули. Они
ехали в Кузьмино, где и вытряхнули у купца все нажитое непосильным трудом.
Саквояж. Тридцать фунтов золота и драгоценностей... то бишь двенадцать с
лихвой килограммчиков...
До Смолина только теперь начинало помаленьку доходить, как до
пресловутого верблюда. Мысли путались и прыгали. В совершеннейшей
растерянности он вертел в руках дневник положил его на стол, снова взял...
Спросил ошарашенно:
- Так они что же, экспроприировали купца?
- А что, разве есть другое толкование? Все изложено предельно четко.
- Но это могло быть во время другой поездки... - попытался Смолин
мыслить логически.
- Хрен тебе! - торжествующе возгласил Кот Ученый. - Уж поездка то эта
историческая задокументирована во всех деталях! Во всех известных окружающим
деталях... В воспоминаниях ветеранов говорится прямо, и не один раз - трое
упоминают: Кутеванов с двумя другими поехал впервые. На только что
отремонтированном в железнодорожных мастерских бывшем белом броневике.