"Елизавета Абаринова-Кожухова. Забытые письма" - читать интересную книгу автора

Ровно в половине первого доктор вошел в обширный зал недорогого
ресторана, где обычно обедал. Василий уже ждал его за одним из дальних
столиков.
- Как вы мне и предлагали, я вскрыл письмо из Р*** к доктору Матвееву,
- сообщил Дубов, - и обнаружил там весьма старую по нашим временам рукопись,
на украинском языке и очень неразборчивым почерком. А в нее вложена
небольшая записка, без подписи, тоже по-украински, но я все же ее прочел.
Там было сказано примерно следующее - посылаю вам то, что вы просили, но
едва ли из этого выйдет что-то путное. Сейчас, то есть в семидесятые годы, -
пояснил Дубов, - об этом говорить не принято, но, может быть, когда-то
настанет время, ну и так далее. Тогда я взял ту, более старую рукопись и
стал ее внимательно штудировать. - Василий немного помолчал, но глянув на
часы, вновь заговорил: - Это оказалось письмо некоего Кондрата к его
родственнику или приятелю, написанное в сорок втором году. Теперь его со
мною нет - и письмо, и прочие ваши трофеи я на всякий случай спрятал в
секретное отделение своего сейфа, потом вы сможете их прочесть. В общем,
если вкратце, то Кондрат хвалится своими, так сказать, подвигами -
карательными набегами на деревни в соседней Белоруссии, многочисленными
расстрелами и массовыми убийствами. Очень натуралистично описание, как они
вешали старую крестьянку, укрывавшую у себя в погребе раненого партизана. -
Василий старался говорить спокойно и отстраненно, но доктор понимал, что ему
это дается с трудом. - Или о том, как он подбрасывал в воздух грудных детей,
"поганых жиденят", как сказано у Кондрата, и прямо на лету их расстреливал.
Ну и дальше в том же духе... Владлен Серапионыч, вы же, как я понимаю, были
неплохо знакомы с доктором Матвеевым, общались с ним помимо службы.
Вспомните, не говорил ли он с вами о войне, об оккупации, о нацистских
преступниках?
Серапионыч задумался:
- Знаете, Василий Николаевич, столько лет прошло... Другой раз я даже
не помню, о чем и с кем вчера говорил, а уж тридцать лет назад... Помню
только, что Владимир Филиппович был всесторонне образованным, я бы сказал -
эрудированным человеком. И собеседник, каких я не много знавал на своем
веку. Мы с ним, конечно же, о разном разговаривали, так сказать, помимо
служебных дел, но чтобы об этом... Нет, не помню. Честно, не помню. Хотя
разве что... Однажды по "Маяку" шел концерт по просьбам слушателей, и
объявили песню "Прасковья" в исполнении Бернеса. Ну, вы помните.
- "Враги сожгли родную хату"?
- Да, совершенно верно. И вот в середине песни он как-то резко
переменился в лице и стремительно вышел, даже выбежал из комнаты. Как будто
услышал что-то такое очень личное... Но это, конечно же, к делу не
относится.
- Как знать, как знать... А скажите, что он был за человек, доктор
Матвеев? - несколько неожиданно спросил Дубов и поглядел на часы. Стрелки
показывали без четверти час.
- Замечательный! - горячо воскликнул Серапионыч. - Всегда готов помочь,
даже последнее отдать. Еще помню, что по натуре он был на редкость
жизнерадостным, что называется душа общества. Не очень-то, знаете ли,
типично для нашей профессии. И настоящий красавец - высокий, с темными
вьющимися волосами... Нет, для нас, его друзей и знакомых, смерть Владимира
Филипповича была как гром среди ясного неба. Я уж не говорю о Людмиле