"Елизавета Абаринова-Кожухова. Недержание истины" - читать интересную книгу автора

немного помолчав, Святославский произнес слова, обращенные не к обеденной
публике, а как минимум к векам: - Вымысел искусства склоняется перед правдой
жизни!
- А как насчет яда? - не без яда в голосе спросил Серапионыч.
- Будет и яд, не беспокойтесь, - зловеще пообещал режиссер. И вновь
обернулся к Щербине: - Ну, приступайте.
Щербина глубоко вздохнул, с минуту помолчал и заговорил - сначала тихо,
но постепенно голос его креп, в нем появилась какая-то сдержанная страсть с
прорывающимися почти истерическими нотками:

- Отверг я рано праздные забавы;
Науки, чуждые музыке, были
Постылы мне; упрямо и надменно
От них отрекся я и предался
Одной музыке. Труден первый шаг
И скучен первый путь. Преодолел
Я ранние невзгоды. Ремесло
Поставил я подножием искусству...


Святославский слушал, удовлетворенно кивая и чему-то улыбаясь. Похоже,
что теперь он уже сам почти верил, что перед ним - настоящий Сальери.
Однако, не успел Сальери прочесть и половины монолога, как вмешался
Дубов:
- Господа, по-моему, наш эксперимент утрачивает объективность. Сейчас
поясню, - возвысил голос детектив, заметив, что Святославский уже готов
горячо возражать. - То, что наш Сальери произносит пушкинский текст, уже как
бы предопределяет и то, что с Моцартом он поступит, если так можно
выразиться, по-пушкински.
Немного поразмыслив, режиссер нехотя согласился с доводами Дубова:
- Ну хорошо, текст подкорректируем. Значит, так...
- И потом, если Сальери на сцене, то где же Моцарт? - спросила
баронесса фон Ачкасофф.
Тут уж Святославский не выдержал:
- При чем тут Моцарт? Ну скажите, при чем тут Моцарт, если предмет
нашего исследования - Сальери? Да Моцартов сейчас что собак нерезаных, а
Сальерей - единицы! - Немного успокоившись, Святославский продолжал: -
Извините, господа, я погорячился. Но как вы не понимаете, что в данный
момент Моцарт на сцене просто неуместен. В том-то и дело, что он не должен
знать, что он Моцарт. То есть что он может быть отравлен.
- Отравлен? - с подозрением переспросил инспектор Столбовой. - Вы что
же, собираетесь травить Моцарта по-настоящему?
- О боже мой! - всплеснул руками Святославский. - Ну что за
непонятливые люди!.. Объясняю в сто двадцать десятый раз: все будет
по-настоящему, как в жизни. И при любом исходе эксперимента вопрос о том,
отравил ли один композитор другого, будет закрыт раз и навсегда. -
Обернувшись к Щербине, режиссер заговорил уже сугубо по-деловому: - Ради
чистоты эксперимента мы вынуждены отказаться от пушкинского текста. Значит,
наша с вами задача, господин Щербина, несколько усложняется, но тем
интереснее будет ее решать.