"Владимир Абаринов. Катынский лабиринт " - читать интересную книгу автора

пожал плечами: дескать, ни документов, ни свидетелей. Это как же: у Ковтуна
и Гибадулова есть и то и другое, а у Нессена нет? Несмотря на нехватку
материалов. Нессен, однако, заявляет, что дело о массовых захоронениях
передано в прокуратуру. В каком виде. что именно передано? Документы ЦГАСА и
ЦГОА? Как вилами по воде писано - не за что уцепиться. А Жаворонков
продолжает, заливается замогильным соловьем: "Бугрится в лесу почва, дыбится
по весне и осени в иступленных судорогах. И немо кричат из глубины люди,
взывая к нам о помощи". К Геннадию Николаевичу, надо полагать, взывая.
Как раз об эту пору случилось мне быть в Польше, и вот читаю в газете
"Трибуна", что председатель КГБ УССР генерал Голушко и его заместитель
Ковтун побывали в польском генконсульстве в Киеве и передали депутатам Сейма
Циможевичу и Козачко список узников Старобельска из 4031 имени ("Trybuna",
24.6.1990). В Варшаве же услышал я интригующую историю о том, как в архиве
Харьковского УКГБ были обнаружены эти буквально чудом уцелевшие бумаги.
Между тем мне доподлинно известно, что списки эти без малейших усилий
получены харьковскими гебистами от сотрудников ЦГОА.
Прихожу, впрочем, к выводу (вернее, к ощущению), что при всех
логических неувязках и недомолвках место захоронения поляков указано верно.
Одно беспокоит: как-то не верится мне в отсутствие документов в архивах КГБ.
Но делать нечего, ограничимся уже известными нам архивными фондами.
Как явствует из карточки учета служебной деятельности 230-го конвойного
полка, во второй половине мая 1940 года рота, охранявшая Старобельский
лагерь, была снята, 20.5.1940 она вернулась в пункт постоянной дислокации -
Ростов-на-Дону.
Далее. 3.7.1940 политконтролер (как я понимаю, цензор) особого
отделения лагеря Клок, начальник 2-го отделения Сысоев и секретарь
управления лагеря Курячий "произвели уничтожение входящей корреспонденции,
адресованной в лагерь военнопленным, убывшим из лагеря", о чем и составили
соответствующий акт. В акте имеется ссылка на указание Управления по делам о
военнопленных " 25/5699. Всего Клок, Сысоев и Курячий сожгли 4308 почтовых
отправлений - писем, открыток, телеграмм [69].
Далее. В сентябре 1940 года особым отделением лагеря получено
распоряжение уничтожить путем сожжения учетные дела на военнопленных,
убывших из лагеря, за исключением убывших в Юхнов - их дела надлежало срочно
отослать в Управление. Той же бумагой предписывалось: "Литерные дела с
материалами на военнопленный состав, а также на население, окружающее
лагерь, являются действующими и подлежат оставлению в особом отделении
лагеря". Подписали документ П.К. Сопруненко и начальник 2-го отдела
Управления старший лейтенант ГБ Маклярский [70]. Что и было исполнено: актом
от 5.10.1940 помощник инспектора 2-го отдела Управления Письменный и врид
начальника особого отделения Старобельского лагеря сержант ГБ Гайдидей
оформили уничтожение 4031 учетного дела (вот она, цифра Голушко-Ковтуна, и
здесь же приложен список), такого же количества личных карточек и других
документов, утративших, по их мнению, оперативное значение.

* * *

О том, как проходила разгрузка трех лагерей, подробно повествует уже
упомянутое политдонесение на имя Меркулова. Подписали его комиссар
Управления по делам о военнопленных полковой комиссар Нехорошев и