"Линн Эбби. Медный гамбит" - читать интересную книгу автора

магию.
И всегда горько сожалели об этом потом.
- Ты готов? - повторил Джоат, поднеся горлышко своего бурдюка с броем к
грязной кружке темплара.
Прежде, чем темплар успел ответить да или нет, еще один крик разорвал
спокойствие ночи. На этот раз крик был не женский, не мучительный и раздался
он недалеко. Это был крик чистой злобы, он прозвучал совсем недалеко от
двери в Берлогу и похоже, приближался. Злоба, злоба и угроза. Абсолютно
машинально Джоат закрыл крышкой носик своего бурдюка с броем и швырнул его
на стол темплара.Его рука опять скользнула под фартук и выхватила из ножен
острый как коготь кинжал, с лезвием длиной в половину его предплечья. Оружие
едва успело оказаться в его руке, когда что-то тяжелое и злое ввалилось
через занавес из нитей, который заменял дверь. Джоат увидел фигуру, которая
была скорее мужчиной, чем женщиной, и скорее человеком, а не дварфом или
эльфом, но главным образом он увидел длинный клинок с зазубренным лезвием, с
которого капала кровь. Человек нес какую-то бессмыслицу о солнце, съевшем
его мозг; он уже пересек линию, отделявшую ярость от безумия, и рубил своим
мечом любого, кого только видел.
Джоат бросил озабоченный взгляд на свой собственный нож, который
казался совсем крошечным по сравнению с оружием врага, но Берлога была его
местом. Может быть его и убьют, но по меньшей мере он умрет сражаясь.
Берлога была его фокусом, не просто центром его земной жизни, но особым,
уникальным дварфским сосредоточием всего его существа. Если дварф сбежит,
сломает веру в свой фокус, его душа не найдет покоя после смерти. Он
превратится в воющего баньши, навсегда привязанного к месту своего падения.
Самой последней вещью, которую Джоат хотел совершить в своей жизни,
было передать проклятую таверну своим детям и внукам. Он покрепче сжал
пальцами обвитую кожей рукоятку и решительно направился к занавесу.
Но Джоат оказался не единственным, кто бросился к взбесившемуся
человеку. У темпларов был свой, особый интерес к Берлоге Джоата. Хотя,
конечно, в городе они могли ходить где хотели, но мало где их появление
вызывало радость у горожан. Любой из постоянных посетителей дварфа взорвался
бы от гнева, если бы кто-нибудь обвинил его или ее в дружбе, любви или еще
каком-нибудь подобном извращении, но была корпоративная честь, о которой
никто не упоминал, и она подразумевалась сама собой. На пол полетели
отодвинутые стулья, лавки и даже попавший под руку стол, когда все
посетители повскакали на ноги. Колебание прошло через всех посетителей
Берлоги Джоата, как если бы всякий мужчина, женщина, эльф, дварф, человек
или полукровка считал себя одиноким идиотом и был просто поражен, когда
оказался членом группы. Колеблясь, темплары потеряли время, и сумашедший
набросился на незадачливого музыканта, который играл погребальную мелодию,
но не видел приближающейся смерти.
Юноша закричал, когда длинный клинок врезался ему в руки. Его легкие
дудочки выскользнули из пальцев и он упал на земля под тяжестью сумашедшего,
обрушившегося на него сверху.
Закричав не хуже сумашедшего, тепмлар-эльфийка вырвалась из рядов
колеблющихся темпларов. Между пальцев ее обеих рук сверкнули лезвия острых
как бритва небольших ножей, она нырнула, перекатилась к сумашедшему и
вонзила их в его бока под ребра. Находясь вне племени - а эльфийка-темплар
была так далека от племени, как только эльф может быть - остроухие