"Курс лекций сестры Фу или Тайная женская доктрина" - читать интересную книгу автора (Бао Лин)

ЛЕКЦИЯ ПЕРВАЯ МОРЕ ИНЬ

Сестра Фу закрыла глаза и долго сидела в тени цветущих абрикосовых деревьев, пока наконец не смолкли даже птицы, предчувствуя интереснейший рассказ и будучи вовлеченными в ее медитацию. Она открыла глаза и тихо начала перебирать 11 0 струны пипа. Голос ее был нежен и печален, так же как и повесть о двух красавицах прошлого — Юй и Ци.

Романс начинался так:

Было это на закате правления великого Первого императора — Цинь Шихуана. Еще будучи Циньским князем, завоевал он шесть царств: Чу, Янь, Ци, Чжао, Хань и Вэй. Присоединив их к своим владениям, стал он правителем Поднебесной, провозгласив себя императором. Так закончился период Чжаньго (период воюющих государств) победой царства Цинь и объединением их в империю Цинь (221–207 до н. э.), первым императором которой стал Цинь Шихуан (буквальный перевод — Первый император династии Цинь).

На юге покорил он пять вершин — пять горных хребтов: Даюйлин, Цитяньлин и Дуланлин, Мэнчжулин и Чэньюэлин.[2]

На севере Цинь Шихуан создал Великую Стену, когда стены, окружавшие отдельные древние царства, соединил в единую стену длиною в 10 тысяч ли с Востока до Запада, чтобы защитить свои земли от набегов кочевников сюнну.

На Западе Цинь Шихуан построил огромный дворец длиной более двух ли, в верхних залах которого могли бы поместиться десять тысяч человек.

Жесток и хитер был Цинь Шихуан, да, может, и есть в том мудрость правителя, кто знает, — нет пересудов, да нет и смуты. А по сему по его приказу живыми закапывали ученых и сжигали рукописи.

Летопись гласит, что в 213 г. до н. э. он повелел сжечь все конфуцианские сочинения. Да и другие книги приходилось прятать, разрешалось оставлять только медицинские трактаты и гадательные книги.

Сравнялся было уже с небом по величию своему Первый император, и ничто не предвещало его падения. Да не зря в «Дао-дэ цзин» сказано: «Кто действует — проиграет, кто имеет — потеряет». Как ни был велик и могуч великий Цинь Шихуан, а все ж и его жизненные силы стали иссякать. Ведь где это видано, так нарушать праведный путь.

На востоке по приказу Цинь Шихуана засыпа- v ли большое море. Согласно легенде, древнему преданию, дело было так. Жила-была в одной деревне красавица Мэн Цзян. И был у нее суженый под стать ей. И свадьбе был срок определен. Да вот тем более жестока судьба, чем более страсть сильна и любовь чиста. Да разве может на Земле такая страсть ужиться, все ее небеса зовут! И приданое было готово, и гости уж во снах вкушали угощенья, да утром ранним под причитания родни угнали жениха на строительство Великой Китайской стены.

Мэн Цзян долго ждала своего суженого, а потом сшила теплую зимнюю одежду и отправилась на север в дальнюю дорогу на поиски своего возлюбленного. Добравшись до самой границы, где тысячи крестьян работали от зари до зари не зная отдыха, увидела она своих односельчан. Как только глянули они на нее, так в землю глаза и опустили. От них узнала она, что ее суженый погиб, а останки его замуровали в стене.

Безутешным было горе Мэн Цзян, дни и ночи плакала она не переставая так, что слезами своими подточила стену. Узнал об этом жестокий Цинь Шихуан и приказал схватить красавицу и доставить ее к нему во дворец.

Схватили Мэн Цзян и в колодках отправили в столицу. Но ни вьюга, ни ветер, ни злые насмешки солдат не смогли тронуть отважное любящее сердце красавицы, хранящее в глубине своей образ любимого.

В рваной одежде, в колодках доставили Мэн Цзян во дворец Цинь Шихуана. Он как раз с охоты возвратился, видит, что солдаты по двору кого-то в лохмотьях волокут, спрашивает:

Что это за чудище вы ко мне приволокли?

Это Мэн Цзян, государственная преступница, по вашему приказанию доставлена. Это она о женихе своем плакала так, что Великую Стену слезами подточила.

Рассмеялся Цинь Шихуан, слез с коня, концом плетки приподнял лицо Мэн Цзян — и застыл как вкопанный. Сраженный ее красотой и твердостью духа, долго не мог он оторвать от нее глаз. Но твердости и ему было не занимать. Усмехнулся он и говорит:

— Что ж, красавица, обидел я тебя. На тебе плетку, побей своего обидчика.

Взяла Мэн Цзян плетку (для деревенской девушки инструмент знакомый) да как начала его хлестать, что только брызги крови вокруг полетели, откуда только силы взялись!

Бить она его била, да не убивала, как скотину непослушную. Проходил мимо евнух Гао Цзу (Чжао Гао), недовольно глянул на забавы императора, забрал он у Мэн Цзян плетку, а ее бросил в темницу. Заперев ее там, пошел снова к императору.

А император уже лежал в своих покоях. Лекарей прогнал, только языком зализывал раны на своих руках и слезы сглатывал. А надобно сказать, что не плакал ни разу в своей жизни этот жестокий правитель. Увидел он, что Гао Цзу встал на пороге, и спрашивает его в недоумении:

— Что это?!

Гао Цзу отвечает:

— А это те самые слезы, мой драгоценный император, которыми Мэн Цзян подточила Великую Стену.

Так и лежал Цинь Шихуан, зализывая раны и глотая слезы целый день, и только одна мысль его точила: «Что же это она, и убить могла меня, да не убила, получается сильнее меня себя считает…»

Вечером подозвал он к себе евнуха своего Гао Цзу и приказывает: «Займись этой крестьянкой, одень ее как царицу, и чтобы к одиннадцатой страже она здесь, на твоем месте, стояла».

Не понравилось это евнуху, но приказ есть приказ, и через два часа уже привели Мэн Цзян к императору. Поднял он глаза на нее и обомлел: не видал он еще красоты такой, а может, и вообще не существовало для него красоты, пока у него со слезами и лед из сердца не вышел. Может, впервые в жизни сердце его открылось, и он произнес:

— Будь моей женой!

Он уже и знак сделал Гао Цзу, чтобы тот все приготовил, но Мэн Цзян вдруг заговорила:

— Сердце мое навеки отдано моему суженому.

Уж и говорить не надо, как взбесился Цинь Шихуан! Прельщенный ее красотой, решил он силой завладеть ею.

— Не хочешь быть моей достойной женой, так станешь жалкой наложницей!

Бросилась убегать от него Мэн Цзян. Быстро бежала, да только сил у нее не так много осталось, да и платье мешало, украшения тяжестью своей давили. А Цинь Шихуану это было как развлечение — за дичью бегать. Вот совсем уж выбилась пташка из сил, совсем было настиг ее Цинь Шихуан, некуда ей было уже бежать, уж и двери в покоях альковных захлопнул за ними Гао Цзу…

Но из последних сил рванулась Мэн Цзян и выскочила на балкон. Глянула вниз, а там, далеко внизу, — синяя прохлада воды. Как горная лань запрыгнула она на деревянные ажурные перила балкона — и бросилась вниз, в воду.

Умела плавать Мэн Цзян, да только золотые украшения да драгоценные камни тяжелы слишком были, не смогла она освободиться от них, да и платье водой напиталось и ноги и руки связывало. Так и утонула Мэн Цзян во всем царском убранстве, но сохранила верность своему погибшему возлюбленному. Она предпочла смерть, бросилась в море и утонула, чтобы не достаться Цинь Шихуану.

Весь дворец замер от звериного крика Цинь Шихуана:

— Не-е-ет!

От этого крика вены налились у него на висках, набухли на шее, а сознание его погрузилось в туман.

Вне себя от гнева император отдал приказ засыпать море, чтобы отыскать утопленницу. Днями и ночами сидел Цинь Шихуан на балконе в надежде увидеть Мэн Цзян. Когда море стало мелеть, тогда дочь Царя Драконов, владыки моря, приняла облик Мэн Цзян и предстала перед Цинь Шихуаном, отчего у него случился-таки удар.

Так, в конце III века до н. э.[3] всю фактическую власть захватил жестокий евнух Гао Цзу (Чжао Гао). Как раз после удара, который случился с Цинь Шихуаном, когда к нему явилась дочь Царя Драконов.

Его правление было таким несносным, что уж настолько разные по сути, как лед и пламень, как ян и инь, как солнце и луна, два богатыря поднялись против него в едином порыве.

На юге свое войско поднял правитель Западной Чу по фамилии Сян, по имени Цзи, по прозвищу Юй.

А в Шаньдуне собрал войска и пошел походом против Гао Цзу другой смельчак — Лю Бан, который был в то время правителем Царства Хань. Уничтожили они ненавистного временщика Гао Цзу и поделили покоренную Поднебесную между собою по реке Хунгоу, которая разделяла царства Хань и Чу.

Поднебесную они поделили, да не поделили красавицу, женщину по имени Юй, красотой своею повергавшей в прах целые города. И в сраженьях не расставался с ней Сян Цзи ни днем ни ночью. Знал он, что Лю Бан и выпить был охотник, да сладострастник отменный. Тогда Сян Цзи воспользовался хитроумным планом полководца Фань Цзэна[4] и в схватке, а она была семьдесят второй в его жизни, разбил войско Лю Бана.

Да, на каждую косу есть свой камень. Пока тешились голубки, пока наслаждались любовью красавица Юй и богатырь Сян Цзи, Лю Бан собирал свои силы и во сне видел луноликую Юй, идущую к нему навстречу по серебряной лунной дорожке. Кровь закипала в его жилах при мысли о том, как нежатся эти две уточки-мандариночки на костях его доблестного войска. Желание мести холодным клинком резало ему сердце. Не радовали его ни красота, ни мудрость его жен и наложниц. Только подушка императрицы Люй «J знала, сколько та слез пролила и сколько мук стерпела. Никак не мог он выкинуть из головы красавицу Юй.

А надобно сказать, что был у него доблестный полководец Хань Синь.[5]

И вот однажды выждал Лю Бан момент, когда Сян Цзи забыл об осторожности, и с помощью Хань Синя разбил его войско.

Ночью бежал Сян Цзи, преследуемый вражескими войсками, в Иньлин. Искал он спасения на востоке от Янцзы. Но даже окруженный врагами, не смог он расстаться с красавицей Юй. А как укрыться, когда чуские песни со всех сторон? Кто же в царстве Чу не знал своего бывшего правителя? Преданных подданных и в расцвете власти не много, а когда за голову бывшего правителя огромная награда назначена, кто ж будет о верности печься?

Свои же и предали. Кольцо окружения все ближе, и конь быстрый не спасет уже. Спросил тогда Сян Цзи у своей возлюбленной:

— Нефрит мой драгоценный, не молчи! Что делать мне, любимая, скажи!

— Мой князь, — отвечала ему Юй, — мне горько, что я причина вашей погибели.

— Нет, — отвечал Сян Цзи. — Это я был не в силах расстаться с тобой! Насмеется над тобой Лю Бан, прости, что не смог тебя защитить.

Даже перед неминуемой смертью не о себе он думал, не о царстве своем, а о своей прекрасной возлюбленной, что ждет ее после его смерти. Увидела Юй печаль в его глазах и сказала ему:

— Смерть лучше позора.

Попросила она у Сян Цзи его знаменитый меч и заколола себя. В отчаянии и Сян Цзи покончил с собой.

Долго горевал Лю Бан о красавице Юй, да смерть нашел также по причине женской красоты. А ведь какой богатырь был! Пять лет тому назад, еще будучи в царстве Хань начальником тина[6] в Верхней Сы,[7] он мечом в три чи[8] отрубил голову Белой змее,[9] всего за два года покорил Цинь, а через пять лет победил Чуского князя Сян Цзи, став единовластным правителем Поднебесной.

Неизвестно, сколько бы еще горевал он о красавице Юй, но его околдовала женщина из рода Ци. Призрачная надежда, поселившаяся после смерти Юй в сердце жены Лю Бана, императрицы Люй, развеялась, как летнее облачко. А как сказано в даосских трактатах, нельзя злить женщину.

Чего только ни делала императрица Люй, каких только нарядов ни надевала, каких только украшений ни заказывала — все было в ее власти, да только сердце мужа было ей неподвластно. И геоманты, и доктора готовили ей и снадобья, и при вороты, да ничего не помогало. Верным средством оставалось лишь одно — яд. Решила императрица Люй из-за бессилия и обиды погубить Лю Бана.

Красавица Ци чувствовала приближающуюся беду. Не радовала ее уже даже улыбка сына ее и Лю Бана — князя Чжао Жуй.

Император постепенно стал угасать, яд неумолимо оказывал губительное действие. Видит красавица Ци, что совсем плох стал Лю Бан.

Любимый, — обратилась к нему красавица Ци, — кто защитит меня после кончины вашего величества?

Завтра я созову советников и лишу престола сына императрицы Люй, а нашего сына Чжао Жуй назначу моим наследником.

Со слезами на глазах поблагодарила Ци императора за высочайшую милость.

Однако, как говорят в народе, «и у стен есть уши» и «то, что знают двое, знает и камень». Все эти планы тут же донесли императрице Люй. Да уж и говорить не надо, как разгневалась императрица. Отменила она все аудиенции и поклялась отомстить за такие дерзкие планы любовникам: видано ли, законного наследника престола лишать, древние законы нарушать — сына наложницы на престол сажать!? Вызвала она к себе на тайное свидание Чжан Ляна,[10] стала на заговор против законного наследника жаловаться, стала заслуги Чжан Ляна восхвалять, целый лян золота с поклоном поднесла.

Чжан Лян тут же отправился на поиски старцев-отшельников, живших высоко в горах, для охраны законного наследника. Утром следующего дня белое облако опустилось на императорский дворец. Удивился Лю Бан, вышел из своих покоев. Когда облако рассеялось, увидел он почтенных фанши[11] в праздничных одеждах, которые стояли, обратив свои взоры на четыре стороны света, а в центре стоял его законный наследник. Вздрогнул Лю Бан и спрашивает:

— Кто вы, почтенные старцы? Один из старцев, повернувшись к Лю Бану, отвечал:

Мы те, кто следит за всеми сторонами света в Поднебесной, имена наши — что плеск воды. Мы приходим, когда нас зовут.

Но разве звал я вас?..

— Тебе не надо нас звать, ты сам к нам давно зван. А законный наследник твой трон сохранит.

Мурашки пробежали по спине Лю Бана, мрачнее тучи вернулся он к своей возлюбленной Ци.

— Они уже пришли за мной, и я не в силах ничего изменить.

Успокоился император Лю Бан и ушел к Желтому источнику[12]

Но императрице Люй этого показалось мало, не могла она спать спокойно, пока не погубила сына Лю Бана, напоив его отравленным вином. А что она сотворила с красавицей Ци, даже описания тех мук никакая бумага стерпеть не сможет.[13]

Вот и закончилась песня о трех государях.

Жесток и тверд был Цинь Шихуан, скольких врагов одолел, какую империю построил! А свела его в могилу кроткая Мэн Цзян, простая крестьянка. А каким воином был Сян Цзи, по прозвищу Юй? Но и перед смертью он не расстался со своей красавицей Юй: видно, из одного куска нефрита их господь сотворил.[14] Да и Лю Бан, одолев всех соперников, не смог одолеть женщину, жену свою — императрицу Люй Хоу. После его смерти правила она страной еще восемь лет, не мечом побеждая, а жестокостью и коварством, по праву заслужив себе славу мастера дворцовых интриг.

Так и погибли эти три императора из-за любви. Но когда нет любви, ради чего жить? Разве не причина они, красавицы, доблести и воли этих богатырей? Когда не нужны ни узорные шелка, ни тончайший газ, ни жемчужная пудра, ни румяна — не нужны и государства.

Все течет, все меняется: государства, правители, — но все это ради женщин. Женщина все порождает, и женщина, как вода, как цунами, все забирает. Все, что есть жизнь, есть женщина. Как сказано в «Дао дэ цзин»: «Мягкое и гибкое живет, твердое и жесткое погибает».

Девочки сидели, очарованные музыкой и романсом. Даже бабочки, казалось, перестали порхать, а своими глазами-пятнами уставились в небо, чтобы не заплакать, чтобы слезы не смыли их нежные краски.

Наступило время обеда и послеполуденного отдыха.

Сестра Фу отложила пипа и произнесла: — Эту историю знает каждый житель Поднебесной. Много поэтов обращались к ней. Но в следующий раз я расскажу вам историю, о которой знают немногие, даже историки, но которую знает каждый даосский монах, а тем более бессмертный фанши.