"Мансур Абдулин. 160 страниц из солдатского дневника " - читать интересную книгу автора

одного гитлеровца.
Комиссар подарил мне блокнот, на первом листке которого своей рукой
написал: "6 ноября 1942 года на Юго-Западном фронте в районе станицы
Клетская курсант-ленинец Ташкентского пехотного училища Абдулин Мансур
Гизатулович первым в полку 1034 открыл боевой счет, уничтожив гитлеровца в
честь 25-летия Великого Октября. Комиссар батальона к-н Четкасов".
В разговоре выяснилось, что он чуваш, что дома у него остались малые
дети, семья из пяти человек. Рассказал мне, что оборону мы держим недалеко
от Вешенской - родной станицы Михаила Шолохова, а севернее от нас -
знаменитое Куликово поле.
Хороший был у нас комиссар. Любил песню: "Комиссара каждый знает, он не
молод и не стар..."
Меня приняли в ряды ВКП(б) и выбрали парторгом роты.
Обо всем об этом я написал второе письмо своему отцу - старому
большевику. Пусть гордится своим сыном!
Написал, что одного фашиста - за себя - я уже уничтожил, "чтоб не
обидно было в случае чего...".

"Страшно было на том поле..."

В тылу у нас выше по течению Дона - Куликово поле, на котором почти
шесть веков назад славными предками русичей была разбита орда Мамая. А
впереди - за нейтральной полосой в триста метров - гигантская орда Гитлера,
которую предстоит разбить нам.
14 ноября 1942 года полк получил боевой приказ - прорвать на нашем
участке оборону фашистов и занять их оборонительные сооружения. Фактически
приказ означал разведку боем, но сказать, что мы знали об этом в тот день, -
значит пойти против истины: солдату не дано знать оперативных планов
командования.
Батальоны штурмовали проволочные заграждения, противопехотную паутину.
Чтобы сдержать натиск нашего полка, немцы были вынуждены открыть огонь из
всех видов огневых средств, обнаружить порядок их расположения, что,
собственно, и требовалось нашему командованию, уточняющему детали
контрнаступления. Прорвать оборону противника мы не смогли, но свою боевую
задачу, потеряв при этом большую часть личного состава и сократив свой
участок переднего края до фактически одного батальона, мы выполнили.
Картину того первого боя сознание смогло охватить лишь после его
окончания, когда в ночь с 14 на 15 ноября в числе немногих оставшихся в
живых я вышел в боевое охранение к нейтральной полосе.
С вечера моросил мелкий дождь, потом резко подморозило, и под ногами
нашими в темноте тонко звенела стеклянная глазурь. А потом взошла полная
луна...
Это было похоже на многотысячную скульптурную композицию застывших в
ледяном панцире фигур солдат в натуральную величину - лежащих навзничь,
сгорбившихся, сидящих, скрючившихся, со вскинутыми руками - призывающими не
ослаблять атаки... Обледенелые лица с широко открытыми глазами и кричащими
ртами... Груды тел на колючей проволоке, которые придавили ее к земле,
приготовив проход к фашистским траншеям. Все выражает стремительность
штурма... Душа сопротивлялась, не позволяла принять обледенелую композицию
за реальность. Верилось, что кто-то включит сейчас камеру и застывший на