"Мансур Абдулин. 160 страниц из солдатского дневника " - читать интересную книгу автора

поведении. С убитых не брал даже часы! И я замечал: как только кто-то
нарушал это мое суеверное правило, погибал сам. Закономерность какая-то
действует. Ни в аллаха, ни в бога я не верю. Но и в ту ночь, когда тащил на
себе в санроту Николая, укравшего мой хлеб, и он просил бросить его, я знал
откуда-то совершенно точно, что если я действительно его брошу, то моя
собственная вера в высшую справедливость жестоко накажет меня. А раз не
бросил, то меня моя вера вознаградила - я остался живой до сих пор.
Еще заметил: кто слишком трусливо прячется, обязательно погибает.
Усвоил эту примету настолько, что угадывал: "Убьет", - и редко ошибался.
Иногда трусость появлялась у тех, кто, получив ранение, полежит в
госпиталях в глубоком тылу и вновь вернется на фронт. Расскажу об одном моем
боевом друге, пулеметчике Николае Белозерове. Со своим "максимом" он
расходовал патронов больше любого пулеметного расчета. У Белозерова было два
вторых номера, которые обеспечивали его патронами. По-настоящему храбрый был
вояка, ни разу не бросил огневую позицию, пока не прикажут. Однажды его
легко ранило, и он был отправлен в тыл. Через некоторое время мы с ним
встретились в штабе нашего полка, куда я попал на заседание полкового
партбюро. Белозеров был безукоризненно чистый, пополневший, на гимнастерке
орден Красном Звезды. Он был уже в офицерской форме с кубиками в петлицах -
младший лейтенант.
- Мансур, здорово!
Обрадовался я встрече.
- Расскажи, как там, в госпиталях? - завистливо спрашиваю его. -
Выспался небось?
Да, надо признать, завидовал я легкораненым. Что можно поспать на
чистой койке, отмыться... От вшей бы избавиться!.. Например, Осекретов в
нашей роте за два месяца боев получил три ранения! День-другой побудет в
нашей роте и не успеет рассказать все свои любовные истории, как опять его
легко царапнет. "Где Осекретов?" - спрашиваем друг у друга. "Ранило его, и
он опять к своим девочкам подался..."
Белозеров мне тоже рассказал про своих девочек, хотя я в них совсем не
знал тогда никакого толку. Ну а я ему про то, какие были у нас новости в его
отсутствие. Мы с ним выпили по сто граммов - у него было, закусили и вышли
по балке на тропу, которая вела в наш батальон. Побежали мы той тропой через
поле, и вдруг взревели фашистские шестиствольные минометы.
Мины летят с коротким ревом: значит, берегись! Спрыгиваем в первый
попавшийся окоп - там уже несколько наших ребят. Коля нахлобучил каску. А я,
как все, без каски. Подумал: "Он теперь новоиспеченный командир пульроты и,
видимо, хочет личным примером заставить своих пулеметчиков носить каски, от
которых нет никакого толку". Но смотрю - он глаза прячет. "Э-э, трусит Коля,
догадываюсь я. - Он не такой был раньше".
Взрывы пропечатали рядом, брызгая горячими и визгливыми осколками. Мы
выскочили для броска вперед. Я побежал в следующий окопчик вместе со всеми,
а Коля вдруг вернулся и спрыгнул обратно. (Это единственный человек, фамилию
которого я здесь изменил.)
Оглушительные взрывы с треском опять проследовали один за другим. И
один из этих взрывов был "глухим". Я снова выскакиваю, чтоб бежать дальше, и
кричу: "Коля, пошли!" Да что же это он?! Сидит в окопе?.. Нет, что-то не
так. Бегу туда, где он остался... Каска пробита осколками мины, выбрызнул
серо-красный мозг, лицо у Коли черное, руки изуродованы... Мина ударилась о