"Александр Абрамов, Сергей Абрамов. Принц из седьмой формации (Авт.сб. "Тень императора") (детск.)" - читать интересную книгу автора

- Что значит "засыпалась"? - спросил Принц.
Все шло как по рельсам. Он начинал не сговариваясь, и я без улыбки
наставительно пояснил:
- Не сдала экзамена, провалилась. Очень трудная тема.
- Пожалуй, - неожиданно согласился Принц, - для вашего уровня, конечно.
Одни выводы Мак-Лоя о гравитонах - это третья степень запоминаемости.
Только тут его заметили девушки. Не экстравагантная рубашка с
тюбетейкой привлекли их внимание - серьезность тона. А смысла никто не
понял.
- Какой век? - спросил я невинно.
- Лет триста назад, - подумал вслух Принц, - может быть, немного позже.
Мак-Лой работал с Гримальди. Двадцать первый, должно быть.
Я лукаво взглянул на девушек.
- Вы больны? - холодно осведомилась Рита. - Бредите?
- Что значит "бредить"?.. У меня бедный словарь.
- Вы иностранец?
- Ты ошиблась, Риточка, - бесстрастно вмешался я, - это человек из
двадцать четвертого века. Гость из грядущего.
В глазах Риты я не прочел ничего, кроме злости. В словах тоже.
- Я всегда думала, что ты трепло, Олег. Только мы не та аудитория.
Охмуряйте первокурсниц.
- Но ведь это правда, - сказал Принц. - Почему вы не верите? Я могу
рассказать многое о нашем мире.
Он произнес это так задушевно и просто, что Галя, до сих пор почти не
слушавшая, подарила ему долгий и внимательный взгляд. Но Рита похолодела
еще больше.
- Я не интересуюсь детскими сказками. И фантастики не люблю. Играйте с
мальчишками.
В этот момент открыли двери в зрительный зал. Рита, не оглядываясь,
увлекла Галю вперед. Принц кинулся было за ними, но я задержал его:
- Сядем отдельно. Они будут нам мешать, а тебе надо сосредоточиться.
Будет много впечатлений.
Принц с ироническим любопытством разглядывал зал, кресла, экран, но с
первых же кадров фильма замер, чуть сдвинув свой обруч на лбу.
- Мешает? - посочувствовал я.
- Нет, я включил запоминающее устройство. Оно воспроизведет потом все
увиденное.
Мы почти не разговаривали. Он смотрел молча, но так взволнованно и
тревожно, словно происходившее на экране было частью его дела и его жизни.
Он, не стесняясь, вытирал слезы, вскрикивал, радовался и хмурился. Это был
идеальный зритель, о каком только могли мечтать наши кинематографисты.
Зверства гитлеровских убийц вызвали у него приступ удушья; я поддержал
его, испугавшись, что он упадет в обморок, но он слабо улыбнулся и
прошептал:
- Не беспокойся. Сейчас пройдет.
Я то и дело отрывался от экрана, стараясь подстеречь любую его реакцию.
Лицо его искажалось при виде выжженных деревень и разрушенных городов и
словно светилось изнутри, когда на экране возникали счастливые толпы
людей, встречающих советских танкистов. Он три раза коснулся лба: когда
говорил Гитлер, сдавался Паулюс и подписывался акт о безоговорочной