"Александр Абрамов, Сергей Абрамов. Хождение за три мира (Авт.сб. "Тень императора") (детск.)" - читать интересную книгу автора

голоса был тот же.
- А что, похож? - усмехнулся он.
- Поразительно.
- Бывает, - пожал он плечами и прошествовал дальше, оставив меня в
состоянии полной душевной смятенности.
Мне все еще казалось, что это розыгрыш, мистификация. Сейчас Женька
вернется, и мы будем хохотать вместе. Но он не вернулся.
Когда я потом вспоминал этот день, прежде всего приходило на память это
чувство растерянности и смятения и, пожалуй, еще - невыносимого
одиночества в городе, в котором каждый камень был знаком с детства и
который изменился всего за несколько секунд дурноты. Я мучительно
вглядывался в лица прохожих с тщетной надеждой встретить близкого
человека. Зачем? Вероятно, он не узнал бы меня, как близнец Евстафьева, а
тому, кто узнал бы, что бы я мог ответить?..
Именно это и случилось.
- Сережка! Сергей Николаевич! - окликнул меня невысокий седой человек в
замшевой курточке на "молниях". (Этого человека я никогда раньше не
видел.) - Поди-ка на минутку.
Я поднялся: меня действительно звали и Сережкой, и Сергеем
Николаевичем.
- Есть новость. - Он доверительно взял меня под руку и тихо сказал: -
Обалдеешь: Сычук остался.
- Какой Сычук? - удивился я. - Мишка?
- Какой же еще? Один у нас Сычук. Увы!
Мишку Сычука я знал с фронта. Сейчас он работал не то фотографом, не то
фотокорреспондентом. Мы не дружили и не встречались.
- Что значит "остался"?
- Как остаются? Он же на "Украине" поехал вокруг Европы. Знаешь ведь...
Я ничего не знал. Но, учитывая ситуацию, изобразил удивление.
- В последнем заграничном порту, подонок, остался. Не то в Турции, не
то в Германии: не знаю, как они ехали - в Одессу или из Одессы.
- Подлец, - сказал я.
- Будут неприятности.
- Кому?
- Ну, тем, кто ручался, и так далее, - усмехнулся человек в замше. -
Фомич землю роет, к начальству помчался. Ты-то ни при чем, конечно.
- Еще бы, - сказал я.
Незнакомец освободил мою руку и дружелюбно стукнул по спине.
- Ты что-то прокис, Сережка. Или, может, я помешал?
- Чему?
- Творишь... или ждешь кого? А почему ты не в редакции?
Ни к одной редакции я не имел отношения. Разговор надо было
заканчивать: в нем накопилось слишком много горючего.
- Дела, - сказал я неопределенно.
- Хитришь, старик, - подмигнул он. - Ну, пока.
И так же исчез из моей жизни, как и в ней появился. Как человек,
впервые брошенный в воду, постепенно приобретает навыки пловца, так и я
начинал ориентироваться в незнаемом. Любопытство подавляло страх и
тревогу. Что я уже знал? Что и здесь у меня та же внешность и то же имя.
Что Москва есть Москва, только чуть-чуть другая в деталях. Что есть