"Александр Абрамов, Сергей Абрамов. Всадники ниоткуда (Трилогия "Всадники ниоткуда", #1)" - читать интересную книгу автора

На этот раз в зале не засмеялся ни один человек. Реплика Зернова как бы
подвела итог увиденному и услышанному, как бы раскрывала перед ними всю
значительность того, что им предстояло продумать и осознать.



12. ПИСЬМО МАРТИНА

После Толькиного ухода я долго стоял у окна, не отрывая глаз от
заснеженной асфальтовой дорожки, соединявшей мой подъезд с воротами на
улице. Я надеялся, что придет Ирина. Теоретически она могла бы прийти, не
из сердобольности, конечно, а просто потому, что иначе она не могла ни
сообщить мне новости, ни передать поручения: телефона у меня не было. А
нас связывали новые деловые отношения: она была секретарем особого
комитета, а я его референтом со многими обязанностями - от пресс-атташе до
киномеханика. Кроме того, нам предстояла совместная командировка в Париж
на международный форум ученых, посвященный волновавшему весь мир и все еще
непостижимому феномену розовых "облаков". Возглавлял делегацию академик
Осовец, я и Зернов ехали в качестве очевидцев, а Ира - в более скромной,
но уж наверняка более важной роли секретаря-переводчицы, знавшей не менее
шести языков. Кроме того, в состав делегации был включен Роговин, физик с
мировым именем, обладатель того насмешливого баска, который запомнился мне
еще на просмотре фильма в затемненном конференц-зале. Командировка была
уже подготовлена, необходимые документы получены, до отъезда оставались
считанные дни, и нужно было о многом договориться, тем более что Зернов
уехал в Ленинград попрощаться с семьей и должен был вернуться со дня на
день...
Но, честно говоря, мне совсем не потому хотелось увидеть Ирину: я
просто соскучился по ней за эту неделю невольного заточения, даже по ее
насмешкам соскучился, даже по дымчатым прямоугольным стеклышкам,
отнимавшим у нее какую-то долю обаяния и женственности. Меня уже
нескрываемо тянуло к ней - дружба не дружба и даже не влюбленность, а то
смутное и неуловимое, что подчас неудержимо влечет к человеку и вдруг
исчезает в его присутствии. "Тебе нравится она?" - спрашивал я себя.
"Очень". - "Влюблен?" - "Не знаю". Иногда мне с ней трудно, иногда она
меня просто злит. Где-то симпатия вдруг перерастает в недовольство, и
хочется говорить колкости. Может быть, потому, что мы с ней очень разные,
и тогда эта разность заостряется вдруг как бритва. Тогда, по ее
уничтожающей оценке, мое образование - это компот из Кафки, Хемингуэя и
Брэдбери, а по моей ответной реплике, ее - это вермишель из "Техники
молодежи" за позапрошлый год. Иногда мне хочется сравнить ее с сушеной
воблой и лапутянским ученым, а в ответ она снисходительно относит меня к
племени ивановых-седьмых и присыпкиных. И все же мы в чем-то сходимся.
Тогда нам обоим интересно и весело.
Эта странная и забавная дружба началась сразу же по окончании памятного
просмотра в Академии наук. Я долго сидел в углу, пока не разошлись доктора
и кандидаты наук и не потухла люстра, упаковал бобины и коробки, сложил
все в свою спортивную сумку и опять сел.
Ирина молча смотрела на меня сквозь дымчатые стеклышки.
- А вы не двойник? - вдруг спросила она.