"Федор Абрамов. Дом" - читать интересную книгу автора

брюхо, ребята, пучит, пьешь-пьешь его - все без толку. Да я и клоповник
этот, коньяк, не больно уважаю. Я пивко да водочку лучше всего. А муж у
Татьяны, тот только шипучую водичку. Ни грамма спиртного. - Михаил покачал
головой. - Вот человек для меня загадка! Не видали его? Хрен его знает, как
вам сказать... Сказать чтобы больно умен, ума палата... Летом, видали, по
деревням ездят-шныряют - прялки, ложки, туеса, всякое старье собирают? Дак
он из тех самых старьевщиков... Иконы особенно уважает.
- И что он с этими иконами делат? - спросила Раиса. - Молится?
- Ну, он молится-то, положим, на другие иконы. Представляете, - Михаил
игриво подмигнул братьям, - на каждой стене Татьяна. И в нарядах и без
нарядов. По-всякому... В умывальнике, и в том Татьяна... На белом кафеле
эдакая картиночка...
- Ну, хорошему, хорошему научит племянниц тетушка.
- А не возражаю. Хорошо бы хоть одна пошла в тетушку. Вера и Лариса у
меня ведь в Москву уехали, - пояснил Михаил братьям. - Отец из Москвы, а
дочери в Москву. Вот так ноне у Пряслиных.
Хоть какое бы впечатление! Хоть бы один вопрос! Как там Татьяна? Что?
Девка, прямо скажем, на небо залезла. Гордиться такой сестрой надо, бога
молить за нее. А брат ихний почти целый месяц в Москве выжил - это как? Тоже
неинтересно? Правда, с одной стороны, такое безмолвие близнят льстило ему.
Года годами, образование образованием, а не забывайся, кто говорит. Брат -
отец. А с другой стороны, где они сидят? На встретинах или на бывалошном
колхозном собрании, на котором районные уполномоченные выколачивают
дополнительные налоги или заем? Да, там боялись рот раскрыть, потому что,
что бы ты ни сказал - против, за, - все худо, за все взыск: либо от
начальства, либо от своего брата-колхозника...
А-а, догадался вдруг Михаил, дак это вот что у них на уме... И больше
уж не церемонился. Стиснул челюсти, процедил сквозь зубы:
- Сестры, о которой вы тут про себя вздыхаете, у меня больше нету.
Скоро два года как к дому своему близко не подпускаю.
Григорий зажмурился - с детства от всех страхов закрытыми глазами
спасался, - а у Петра будто лоб распахали - такими морщинами пошла кожа.
- Да разве вам она не писала? - спросил донельзя удивленный Михаил.
- Ну и ну, вот это терпенье, - по-бабьи запричитала Раиса. - Тут не то
что люди - кусты-то все придивились.
- В общем, так. - Михаил налил водки в стакан с краями вровень, залпом
выпил. - Вася потонул четырнадцатого октября, а пятнадцатого февраля -
помирать стану, не забуду этот день: "Михаил, у тебя сестра с брюхом..."
Понимаете?
- Беда, беда! - снова запричитала Раиса. - Как Пекашино на свете стоит,
такого сраму не бывало. Кошка и та, когда котят порушат, сколько времени
ходит, стонет, места прибрать не может, а тут одной рукой гроб с сыном в
могилу опускаю, а другой за мужика имаюсь...
По худому, нездоровому лицу Григория текли слезы, Петр закаменел -
только борода на щеках вздрагивает, - а на самого Михаила такая вдруг тоска
навалилась, что хоть вой. Застолье не ладилось. Сидели, молчали, как на
похоронах. Будто и не братья родные после долгой разлуки встретились. И
Раиса тоже в рот воды набрала. В другой раз треск - уши затыкай, а тут глаза
округлила - столбняк нашел.
Наконец Михаила осенило: