"Федор Абрамов. Дом" - читать интересную книгу автора

земле!" А как беда-то эта случилась, трое суток не смыкал глаз, трое суток
рыскал по реке да искал Васино тело...
Петр и Григорий давно уже все знали про смерть племянника, не было
письма, в котором Лиза не вспомнила бы сына, но разве есть предел
материнскому горю? И, давясь слезами, вместе с братьями глядя на дорогую
карточку под стеклом, в черной рамочке, она стала рассказывать:
- У меня тогда как чуяло сердце. С самого утра места прибрать не могу.
Коров на скотном дою - ну колотит всю, зуб на зуб не попадат. Где, думаю, у
меня парень-то? Который день рекрутит - хоть бы ладно все. Прибежала домой,
а парень с ребятами да с девками за реку собирается. В Водяны. Там тоже
молодежь в армию провожают. Руками обхватила: не езди, бога ради, не езди!
Река не встала, лед несет... А он эдак меня одной рукой отпихивает - что ты,
мати, солдата не пущу, да еще вот эдак себя в грудь: "Советским танкистам
никакие преграды не страшны". Гордился, что в танкисты взяли. Одного со
всего Пекашина... Любка, Любка Фили-петуха во всем виновата. Она вздумала на
реке шалить, задом вертеть... Все выплыли, все спаслись. И Вася было выплыл,
да услыхал - Любка кричит: "Помогите!" - на яму вместе с лодкой понесло, ну
и опять в ледяную воду... Кинулся за своей смертью...
- Что теперь растравлять себя, сестра! Чем поможешь?
- Не буду, не буду, Петя! - Лиза скорехонько вытерла глаза, заулыбалась
сквозь слезы. - Я все про себя да про себя. Вы-то как живете? На вас-то
дайте досыта насмотреться. Ну, Петя, Петя, совсем мужик стал. А я, бывало,
все боялась: о, хоть бы у нас двойнята-то выросли! А ты, Григорий, я не
знаю, - от тебя все войной пахнет. Сейчас кабыть у нас не по карточкам хлеб
- можно бы и досыта исть, думаю...
Сели за стол, за радостно клокочущий, распевшийся на всю избу самовар -
Лиза терпеть не могла электрических чайников, которые теперь были в моде:
мертвый чай.
- Ну, братья дорогие, - Лиза высоко подняла сполна налитую рюмку, -
спасибо, что не погнушались худой сестры... Не дивитесь, не дивитесь - за
стопку взялась. С радости! А вообще-то... Страсть отчаянный народ пошел. И
я, ребята, отчаянной стала. Не отталкиваю рюмку, нет. Ладно, - вдруг
разудало, бесшабашно махнула рукой, - хоть Раисье теперь будет что говорить.
Топчет меня, поносит на каждом шагу. Я и сука, я и тварь бездушная, я и сына
своего не любила... А я, когда Вася нарушился, замертво лежала, в петлю едва
не залезла - вот истинный бог. А спросите меня, как, какой дорогой на
скотный двор ходила, - не скажу. Ничего не помнила, ничего не видела. Ну, я
себя не защищаю, не оправдываю. Двадцать лет без мужика жила - худого слова
никто не скажет. А тут отбило ум, отшибло память; Вот он, Михаил-то, и -
"нету у меня сестры"...
Тут Петр опять попытался остановить ее, но разве могла она молчать?
- Нет, нет, ребята! Не хочу, чтобы вы от других узнали, всякой небыли
наслушались. Сама расскажу. С Михаила Ивановича, с братца родного, все
началось, вот как все было-то. Он привел ко мне постояльца на постой:
"Сестра, пусти, все тебе повеселее будет". А какое мне веселье, когда я
только что сына схоронила? Говорю, не помню, какой дорогой на коровник
ходила. И постояльца этого, уйди он от меня через день, через неделю, тоже
не запомнила бы. Я уж когда его разглядела-то? Когда он начал разговаривать
меня. Человек, вижу, немолодой, из офицеров (какие-то военные тогда у нас
стояли), и забота... Я сроду такой заботы о себе не видала. Приду с