ГЛАВА 13

— Ну вот, — жизнерадостно объявила доктор Мехта на следующий день, устанавливая свой ящичек на столе в квартире Нейсмитов, — это совершенно безвредный метод мониторинга. Вы ничего не почувствуете, и прибор вам ничем не повредит — только покажет мне, какие темы важны для вашего подсознания. — Она прервалась для того, чтобы проглотить какую-то капсулу, пояснив: — Аллергия. Прошу меня простить. Считайте этот прибор эмоциональным геологоразведывательным инструментом: он выявит, где прячется источник переживаний.

— И скажет вам, где бурить скважину, да?

— Именно. Не возражаете, если я закурю?

— Пожалуйста.

Мехта зажгла ароматическую сигарету и небрежно положила ее на край пепельницы, которую принесла с собой. Едкий дым заструился в сторону Корделии и заставил ее поморщиться. Странный порок для врача… Что ж, у всех свои слабости. Она покосилась на прибор, стараясь подавить раздражение.

— Итак, в качестве точки отсчета, — сказала Мехта. — Июль.

— Я должна ответить «август» или что-нибудь в этом роде?

— Нет, это не тест на свободные ассоциации — машина сама сделает всю работу. Но если хотите, можете говорить вслух.

— Ладно.

— Двенадцать.

«Апостолов, — подумала Корделия. — Яиц. Дней рождественских праздников…»

— Смерть.

«Рождение, — подумала Корделия. — Эти барраярские аристократы все возлагают на детей. Имя, собственность, культуру, даже управление страной. Тяжкая ноша — неудивительно, что дети гнутся и корежатся под ее весом.

— Рождение.

«Смерть, — подумала Корделия. — Человек, не имеющий сына, там все равно что ходячий призрак, не участвующий в их будущем. А когда их правительство терпит поражение, они расплачиваются жизнями своих детей. Пятью тысячами».

Мехта передвинула пепельницу чуть левее. Так не стало лучше; даже наоборот.

— Секс.

«Вряд ли — я здесь, а он там…»

— Семнадцать.

«Емкостей, — подумала Корделия. — Интересно, как там поживают эти несчастные крошечные эмбриончики?»

Доктор Мехта озадаченно нахмурилась на показания своего прибора.

— Семнадцать? — повторила она.

«Восемнадцать», — твердо подумала Корделия. Доктор Мехта сделала пометку в своих записях.

— Адмирал Форратьер.

«Бедная зарезанная жаба. Знаешь, я верю, что ты говорил правду: ты должен был когда-то любить Эйрела, чтобы так его возненавидеть. Интересно, что от тебе сделал? Скорее всего, отверг тебя. Эту боль я могу понять. Возможно, между нами все же есть нечто общее…»

Мехта подкрутила другой регулятор, снова нахмурилась, повернула обратно.

— Адмирал Форкосиган.

«Ах, любимый, будем верны друг другу…» Борясь с усталостью, Корделия попыталась сосредоточиться на голубом мундире Мехты. Да, если она начнет бурить здесь свою скважину, у нее просто гейзер забьет… Скорее всего, она уже знает об этом — вон опять кинулась что-то записывать…

Мехта бросила взгляд на хронометр и подалась вперед с возросшим вниманием:

— Давайте поговорим об адмирале Форкосигане.

«Давайте не будем», — подумала Корделия.

— А что?

— Вы не знаете, он много работает с разведкой?

— Не думаю. Кажется, в основном он занимается тактическим планированием в генштабе, если только… если только его не посылают в патрулирование.

— Мясник Комарра.

— Это гнусная ложь, — не задумываясь, брякнула Корделия и сразу же пожалела об этом.

— Кто это вам сказал? — спросила Мехта.

— Он сам.

— Он сам. Ага.

«Ты у меня еще получишь за это «ага»… нет. Сотрудничество. Спокойствие. Я совершенно спокойна… Скорей бы уж она докурила или затушила эту штуку. От дыма глаза щиплет».

— Какие доказательства он вам предоставил?

«Никаких», — только сейчас сообразила Корделия.

— Наверное, свое слово. Слово чести.

— Довольно-таки эфемерное подтверждение. — Она сделала еще одну пометку. — И вы поверили ему?

— Да.

— Почему?

— Это… согласовалось с впечатлением, сложившемся после знакомства с ним.

— Кажется, вы целых шесть дней находились у него в плену во время той экспедиции?

— Совершенно верно.

Мехта рассеянно постучала по столу световым пером и задумчиво хмыкнула, глядя сквозь Корделию.

— Похоже, вы твердо убеждены в правдивости этого Форкосиган. Вы не допускаете мысли, что он когда-либо лгал вам?

— Ну… да, в конце концов, я же вражеский офицер.

— И все же вы безоговорочно верите его утверждениям.

Корделия попыталась объяснить:

— Для барраярца клятва — нечто большее, чем просто смутное обещание, по крайней мере для людей старого типа. Господи, да у них даже все правление на этом основано: клятвы верности и все такое прочее.

Мехта беззвучно присвистнула:

— Так вы уже одобряете их форму правления?

Корделия неловко поерзала.

— Ну, не то что бы… Я просто начинаю немного понимать ее, вот и все. Должно быть, это очень сложный механизм.

— Так по поводу этого «слова чести»… Вы верите, что он никогда не нарушает его?

— Ну…

— Значит, нарушает.

— Да, я была тому свидетельницей. Но это далось ему дорогой ценой.

— Значит, он нарушает клятвы за определенную плату.

— Не за плату. Я сказала «дорогой ценой».

— Не улавливаю разницы.

— «Плата» — это когда вы что-то получаете. «Цена» — когда что-то теряете. Там, при Эскобаре, он потерял… многое.

Разговор соскальзывал в небезопасную область. «Надо сменить тему, — сонно подумала Корделия. — Или вздремнуть…» Мехта снова бросила взгляд на часы и внимательно вгляделась в лицо Корделии.

— Эскобар, — произнесла Мехта.

— Знаете, ведь Эйрел честь свою потерял при Эскобаре. Он сказал, что когда развяжется со всеми делами, то поедет домой и напьется. Думаю, Эскобар разбил его сердце.

— Эйрел… Вы называете его по имени?

— А он зовет меня «милый капитан». Мне кажется, это довольно забавно. Весьма саморазоблачительно, в некотором смысле. Он и в самом деле считает меня женщиной-солдатом. Форратьер снова оказался прав… наверное, я действительно стала для него решением проблемы. Что ж, я рада…

В комнате становилось жарко. Корделия зевнула. Струйки дыма окутывали ее, словно усики плюща.

— Солдат.

— Знаете, он ведь на самом деле любит своих солдат. Он исполнен этого своеобразного барраярского патриотизма. Вся честь — императору. Мне кажется, император едва ли заслуживает этого…

— Император.

— Бедняга. Мучится не меньше Ботари. Наверное, такой же чокнутый.

— Ботари? Кто такой Ботари?

— Он разговаривает с демонами. И они ему отвечают. Вам бы понравился Ботари. Эйрелу он нравится, и мне тоже. Отличный попутчик для вашей следующей прогулки в ад. Знает тамошний язык.

Мехта нахмурилась, снова покрутила регуляторы и постучала по экрану длинным ногтем. Вернулась к предыдущему вопросу:

— Император.

У Корделии слипались глаза. Мехта запалила вторую сигарету и положила ее рядом с окурком первой.

— Принц, — произнесла Корделия. «Нельзя говорить о принце…»

— Принц, — повторила Мехта.

— Нельзя говорить о принце. Эта гора трупов. — Корделия щурилась от едкого дыма. Дым? Странный, ядовитый дым от сигарет, которые закуривают и больше ни разу не подносят ко рту…

— Вы… одурманиваете… меня… — Ее перешел в полупридушенный вопль, и она, пошатываясь. поднялась на ноги. Воздух был густым как клей. Мехта подалась вперед, приоткрыв рот от напряжения. Когда Корделия метнулась к ней, она от неожиданности вскочила с кресла и попятилась.

Корделия смахнула прибор со стола и упала на пол следом за ним, колотя его правой, здоровой рукой.

— Нельзя говорить! Не надо больше смертей! Вы меня не заставите! Все сорвалось… У вас это не пройдет, мне так жаль, сторожевой пес, помнит каждое слово, простите, застрелить его, пожалуйста, поговорите со мной, пожалуйста, выпустите меня, пожалуйста выпустите выпуститеменя…

Мехта пыталась поднять ее с полу, что-то приговаривая, успокаивая ее. До Корделии долетали обрывки фраз, пробивающиеся сквозь ее собственный лепет:

— …не должны были… идиосинкразическая реакция… очень необычная. Пожалуйста, капитан Нейсмит, лягте, успокойтесь…

В пальцах Мехты что-то сверкнуло. Ампула.

— Нет! — закричала Корделия, переворачиваясь на спину и отбрыкиваясь. Она попала по руке врача, и ампула пролетела через всю комнату, закатившись под низенький столик.

— Не надо лекарств, не надо, нет, нет, нет…

Сквозь оливковый загар Мехты проступила зеленоватая бледность.

— Хорошо! Успокойтесь! Просто лягте… вот так, хорошо…

Она кинулась к кондиционеру, включив его на полную мощность, и затушила вторую сигарету. Воздух быстро очистился.

Корделия лежала на кушетке, пытаясь выровнять дыхание и дрожа. Так близко… она была так близка к тому, чтобы предать его… а ведь это был только первый сеанс. Постепенно она остыла, в голове слегка прояснилось.

Она села и спрятала лицо в ладонях.

— Это была грязная уловка, — монотонно проговорила она.

Мехта улыбнулась, с трудом скрывая возбуждение.

— Ну, возможно, отчасти. Но это был невероятно продуктивный сеанс. Гораздо более продуктивный, чем я ожидала.

«Еще бы, — думала Корделия. — Небось, наслаждалась моим спектаклем?»

Опустившись на колени, Мехта собирала обломки своего записывающего устройства.

— Простите за разбитый прибор. Не представляю, что нашло на меня. Я уничтожила ваши результаты?

— Да, вы должны были просто заснуть. Странная реакция. Но все в порядке. — Она победоносно вытащила из обломков неповрежденный картридж с данными и осторожно положила его на стол. — Вам не придется проходить через это снова. Все данные целы. Отлично.

— И какие же предварительные выводы вы делаете? — сухо поинтересовалась Корделия, не отнимая рук от лица.

Мехта разглядывала ее с профессиональным интересом.

— Вы, без сомнения, самый сложный случай, с каким мне доводилось сталкиваться. Но теперь-то у вас должны исчезнуть последние сомнения в том, что барраярцы… э-э… насильственно изменили ваше мышление. Прибор буквально зашкаливало. — Она уверенно кивнула.

— Знаете, — сказала Корделия, — Я не восторге от ваших методов. Я питаю… особое предубеждение к использованию на мне наркотических препаратов без моего согласия. Я думала, это противозаконно.

— Но иногда необходимо. Данные гораздо чище, если испытуемый не знает о наблюдении. Это считается вполне этичным, если впоследствии согласие получено.

— Согласие задним числом, вот как? — промурлыкала Корделия. Ярость и страх двойной спиралью вились вдоль ее позвоночника, сжимая его все туже и туже. Ей стоило больших усилий сохранять на лице улыбку, не позволяя ей превратиться в оскал. — Такая юридическая концепция мне никогда даже в голову не приходила. Звучит… почти по-барраярски. Я не желаю, чтобы вы мною занимались, — резко добавила она.

Мехта сделала пометку в блокноте и с улыбкой подняла голову.

— Это не выражение эмоций, — подчеркнула Корделия. — Это официальное требование. Я отказываюсь принимать от вас дальнейшее лечение.

Мехта понимающе кивнула. Она что, глухая?

— Колоссальный прогресс, — радостно констатировала Мехта. — Я и не надеялась ближе чем через неделю обнаружить защитную реакцию отторжения.

— Что?

— Неужели вы думаете, что барраярцы, вложив в вас столько усилий, не позаботились о том, чтобы обезопасить плоды своего труда? Конечно, вы испытываете враждебность. Просто не забывайте, что это не ваши собственные чувства. Завтра мы над ними поработаем.

— Как бы не так! — Мускулы на затылке были напряжены, как натянутая струна. Голова раскалывалась от боли. — Вы уволены!

— О, превосходно! — обрадовалась Мехта.

— Вы слышали, что я сказала? — воззвала к ней Корделия. Откуда взялись эти визгливые нотки? Спокойно, спокойно…

— Капитан Нейсмит, позвольте напомнить вам, что мы с вами — не простые штатские. Я состою с вами не в обычных юридических отношениях «врач-пациент»; мы обе подчиняемся военной дисциплине, преследуя, как я имею основания полагать, воен… Впрочем, не стоит об этом. Достаточно будет сказать, что не вы меня нанимали, так что не вам меня увольнять. Значит, до завтра.

Еще несколько часов после ее ухода Корделия продолжала сидеть, пялясь в стену и бездумно постукивая по кушетке ногой, пока мать не вернулась домой ужинать. На следующий день она спозаранку ушла из дому и гуляла весь день до позднего вечера.

В тот вечер она, охваченная безмерной усталостью и изнывающая от одиночества, засела за сочинение своего первого письма Форкосигану. Первый вариант она выбросила, не дойдя и до половины, сообразив, что его почту могут читать посторонние, возможно — Иллиан. Вторая попытка была более нейтральна. Она написала его от руки, на бумаге, и, убедившись, что ее никто не видит, поцеловала листок, прежде чем запечатать его в конверт. А потом сама же улыбнулась собственному сумасбродству. Доставка бумажного письма на Барраяр обойдется дороже, чем передача электронного сообщения, но зато он сможет подержать в руках листок, которого касалась она. Большей близости им не дано.

Следующим утром Мехта связалась с нею по комму. Она жизнерадостно сообщила Корделии, что та может расслабиться: возникли новые обстоятельства, и сегодняшняя дневная встреча отменяется. О вчерашнем отсутствии Корделии она даже не упомянула.

Сперва Корделия вздохнула с облегчением, но затем призадумалась. Чтобы увериться в своей правоте, она снова ушла из дома. День можно было бы назвать приятным — если бы не стычка с журналистами, притаившимися в их квартирной шахте, и сделанное уже ближе к вечеру открытие, что за ней неотступно следуют двое мужчин в очень неприметных штатских саронгах. Саронги были в моде в прошлом году, а сейчас последним писком была экзотическая и причудливая раскраска по голому телу — по крайней мере, для самых отважных. Корделия, выделявшаяся из толпы своей старой бежевой экспедиционной униформой, оторвалась от них, протащив через порнографическое виртуальное шоу. Но в конце дня, когда она прогуливалась по зоопарку Силика, они объявились снова.

На следующий день, точно в назначенное Мехтой время, раздался звонок в дверь. Корделия неохотно отправилась открывать. «Как я выдержу это сегодня? — размышляла она. — Мне отказывает вдохновение. Так устала…»

У нее оборвалось сердце. Это что за новости? В дверях стояли Мехта, коммодор Тейлор и здоровенный медтехник. Вот этот, решила Корделия, глядя на него снизу вверх, вполне мог бы справиться даже с Ботари. Слегка попятившись, она проводила их в гостиную. Мать улизнула на кухню, якобы приготовить кофе.

Коммодор Тейлор уселся и нервно прочистил горло.

— Корделия, боюсь, я должен сообщить вам нечто неприятное.

Примостившись на подлокотнике кресла и непринужденно покачивая ногой, Корделия оскалилась в попытке изобразить хладнокровную улыбку:

— С-свалили на вас грязную работу, да? Одна из радостей командования. Ладно, рассказывайте.

— Мы намерены попросить вас согласиться на госпитализацию для дальнейшего лечения.

Приехали. У нее начали подергиваться мышцы живота; хорошо, что на ней была свободная рубашка — может, они и не заметят.

— О? Зачем это? — спросила она как можно небрежнее.

— Мы опасаемся… мы всерьез опасаемся, что программирование мышления, которому подвергли вас барраярцы, было гораздо более обширным, чем предполагали ранее. По правде сказать, мы считаем… — он помедлил, набирая в грудь воздуха, и наконец выдохнул: — …что они пытались завербовать вас.

«Это было комментаторское или королевское «мы», Билл?»

— Пытались или действительно завербовали?

Тейлор отвел глаза. Мехта приструнила его холодным взглядом.

— В этом наши мнения разделились…

«Обратите внимание, дети, как тщательно он избегает местоимения «я», предполагающего личную ответственность — отсюда следует, что подразумевается самое худшее «мы» из всех, виноватое «мы»… Что за пакость они задумали?»

— …Однако письмо, которое вы позавчера отправили барраярскому адмиралу, Форкосигану… Мы решили сперва дать вам шанс объяснить это.

— П-понятно. — «Да как вы посмели!» — Это было неофициальное п-письмо. Полагаю, вы знаете, что Форкосиган уже вышел в отставку. Но, возможно, — она наградила Тейлора убийственным взглядом, — вы сочтете нужным объяснить, по какому праву вы перехватываете и читаете мою личную переписку?

— Крайние меры безопасности. В связи с войной.

— Война закончена.

Он смутился:

— Но шпионаж продолжается.

Вероятно, так оно и есть. Она нередко размышляла над тем, как Эзару Форбарре удалось узнать о плазменных зеркалах, которые до войны были наиболее засекреченным оружием в арсенале Беты. Ее нога выстукивала нервную дробь. Корделия утихомирила ее.

— Мое письмо. — «Мое сердце на бумаге… Бумага оборачивает камень…» Она старалась говорить спокойно. — И что же вы узнали из моего письма, Билл?

— Ну, в этом вся проблема. Над ним два дня работали наши лучшие криптографы, наши самые мощные компьютерные программы. Проанализировали его вплоть до молекулярной структуры бумаги. И если честно, — он с раздражением покосился на Мехту, — я не уверен, что они что-то обнаружили.

«Верно, — думала Корделия, — они и не могли ничего найти. Секрет заключался в поцелуе. А это не предмет для молекулярного анализа».

Она мрачно вздохнула.

— Вы его отправили, когда закончили… изучать?

— Ну… боюсь, после этого от него мало что осталось.

«Ножницы режут бумагу…»

— Я не шпионка. Д-даю слово.

Мехта подняла настороженный взгляд.

— Я и сам с трудом в это верю, — сказал Тейлор. Корделия попыталась удержать его взгляд, но он отвел глаза. «Ты действительно веришь мне», — подумала она.

— Что будет, если я откажусь от лечения?

— Тогда я, как ваш командир, могу приказать вам сделать это.

«Скорее я увижу тебя в аду… нет. Спокойно. Надо сохранять спокойствие, продолжать забалтывать их — может, еще удастся вывернуться из этой западни».

— Даже если это противоречит вашему личному мнению?

— Это вопрос государственной безопасности. Боюсь, что личные мнения здесь недопустимы.

— Да ладно вам. Говорят, даже капитан Негри иногда позволяет себе выносить личные суждения.

Она сказала что-то не то. Температура в комнате резко упала.

— Откуда вы знаете про капитана Негри? — ледяным тоном поинтересовался Тейлор.

— Все знают Негри. — Они продолжали таращиться на нее. — Ой, да бросьте! Если бы я была агентом Негри, вы бы никогда об этом не узнали. Он не настолько некомпетентен!

— Как раз напротив, — отрывисто проговорила Мехта, — мы считаем, что он настолько искусен, что это вы никогда не узнали бы об этом.

— Чушь! — возмутилась Корделия. — Да с чего вы взяли?

Мехта ответила буквально, игнорируя риторический тон вопроса:

— Моя гипотеза состоит в том, что вы — возможно, неосознанно — находитесь под властью этого зловещего и загадочного адмирала Форкосигана. Программирование началось во время вашего первого пленения и, по всей видимости, было завершено в ходе прошлой войны. Вам было предназначено стать ключевой фигурой в новой агентурной сети Барраяра, которая заменила бы собой прежнюю, разоблаченную совсем недавно. Вероятно, вы стали бы агентом-кротом, внедренным в систему и остающимся незадействованным годами, прежде чем не наступит некий решающий момент…

— Зловещий? — вклинилась Корделия. — Загадочный? Это Эйрел-то? Вот смех! — «Просто плакать хочется…»

— Очевидно, что он держит вас под своим контролем, — безмятежно заключила Мехта. — Вы, по всей видимости, запрограммированы подчиняться ему беспрекословно.

— Я не компьютер. — Она снова принялась постукивать ногой. — И Эйрел — единственный человек, который никогда ни к чему меня не принуждал. Полагаю, это вопрос чести.

— Вот видите? — сказала Мехта, обращаясь к Тейлору; на Корделию она даже не взглянула. — Все сходится.

— Только если вы стоите на голове! — воскликнула взбешенная Корделия. Она бросила на Тейлора свирепый взгляд. — Я не обязана выполнять этот приказ. Я могу подать заявление об отставке.

— Нам не обязательно ваше согласие, — спокойно ответила Мехта, — даже как гражданского лица. Нам достаточно согласия вашего ближайшего родственника.

— Моя мать никогда так со мной не поступит!

— Мы уже подробно побеседовали с ней обо всем. Она очень за вас тревожится.

— П-понятно. — Корделия внезапно притихла, бросив взгляд в сторону кухни. — А я-то думала, отчего она так долго возится с кофе. Совесть мучает, да? — Она тихонько замурлыкала какую-то мелодию, затем смолкла. — Вы, ребята, и впрямь отлично подготовились. Перекрыли все выходы.

Тейлор выдавил улыбку, пытаясь ее успокоить:

— Вам нечего опасаться, Корделия. Самые лучшие специалисты будут вас иссле… обследовать…

«Обрабатывать», — подумала Корделия.

— А когда курс терапии будет завершен, вы сможете вернуться к прежней жизни, как если бы всего этого никогда и не было.

«Значит, сотрете меня? Сотрете его… Заанализируете меня до смерти, как мое несчастное любовное послание».

Она печально улыбнулась ему в ответ.

— Извините, Билл. Мне вдруг представилась жуткая картинка, как с меня сдирают слой за слоем, словно с луковицы в поисках семян.

Он ухмыльнулся:

— У луковиц нет семян, Корделия.

— Спасибо, просветил, — сухо ответила она.

— И, честно говоря, — продолжал он, — если вы правы и мы заблуждаемся… то быстрее всего вы это докажете, сотрудничая с нами. — И он умиротворяюще улыбнулся.

— Да, это верно… — Но как насчет такого пустяка, как гражданская война на Барраяре? Этого небольшого камушка преткновения? Бумага оборачивает камень…

— Мне очень жаль, Корделия. — Он говорил искренне.

— Да ничего, все нормально.

— Это была действительно хитроумная уловка со стороны барраярцев, — задумчиво проговорила Мехта. — Спрятать агентурную сеть за любовной историей. И я могла бы даже поверить в нее, будь герои немного правдоподобнее.

— Да, — сердечно согласилась Корделия, внутренне корежась от ярости. — С трудом верится. что тридцатичетырехлетняя женщина может влюбиться, как девчонка. Совершенно неожиданный… дар, в моем-то возрасте. И еще более неожиданный в сорок четыре, насколько я понимаю.

— Именно, — подтвердила Мехта, довольная понятливостью Корделии. — Кадровый офицер средних лет — не слишком подходящая фигура для романа.

Тейлор, стоявший позади нее, открыл было рот, словно желая что-то сказать, но потом передумал и углубился в изучение собственных ногтей.

— Думаете, вы сможете излечить меня от этого? — спросила Корделия.

— О да.

— Понятно. — «Сержант Ботари, где же ты? Слишком поздно». — Вы не оставляете мне выбора. Интересно.

«Тяни время, — нашептывал внутренний голос. — Жди подходящего случая. Если он не подвернется, устрой его сама. Представь, что это Барраяр, где все возможно».

— Можно мне п-принять душ? П-переодеться, собрать вещи? Насколько я понимаю, это затянется надолго.

— Разумеется. — Тейлор и Мехта обменялись взглядом облегчения. Корделия мило улыбнулась.

Доктор Мехта прошла за ней в спальню без санитара. «А вот и благоприятная возможность», — промелькнуло в мозгу у Корделии. Даже голова закружилась.

— Хорошо, — сказала она, закрывая дверь. — Мы можем поболтать, пока я собираюсь.

«Сержант Ботари… есть время говорить, и есть время, когда даже самые лучшие слова не помогут. Ты был неразговорчив, но ты никогда не подводил. Жаль, что я не сумела понять тебя по-настоящему. Слишком поздно…»

Мехта уселась на кровать — видимо, чтобы понаблюдать за экспонатом своей коллекции, извивающемся на пронзившей его булавке. За триумфом своего дедуктивного мышления. «Собираешься написать обо мне научный доклад, Мехта? — мрачно размышляла Корделия. — Бумага оборачивает камень…»

Она слонялась по комнате, выдвигая ящики, хлопая дверцами шкафчиков. Она нашла ремень… затем еще один… затем пояс-цепочку. Вот ее документы, кредитные карточки, деньги. Она делала вид, что не замечает их. На ходу она что-то говорила. Ее разум бурлил. «Камень ломает ножницы…»

— Вы слегка напоминаете мне покойного адмирала Форратьера. Вы оба хотите разобрать меня на части и посмотреть, что за механизм у меня внутри. Хотя Форратьер больше напоминал ребенка — не собирался потом за собой убирать. А вы, с другой стороны, хотите разобрать меня даже не ради удовольствия, а просто так. При этом вы искренне намерены затем снова собрать меня, но, с моей точки зрения, разница не столь уж велика. Прав был Эйрел, говоря о людях в зеленых шелковых комнатах…

Мехта выглядела озадаченной.

— Вы перестали заикаться, — заметила она.

— Да… — Корделия остановилась рядом с аквариумом, с интересом разглядывая его. — Действительно. Как странно. — «Камень ломает ножницы…»

Она сняла крышку с аквариума. К горлу подступила знакомая дурнота — смесь страха и трепета. Она словно невзначай зашла к Мехте со спины, держа в руках цепочку и рубашку.

«Я должна сделать выбор. Я должна сделать выбор прямо сейчас. Я выбрала — пора!»

Она метнулась вперед, накидывая пояс на шею врача, заломила ей руки назад и крепко обмотала запястья другим концом цепочки. Мехта издала сдавленный писк. Держа ее сзади, Корделия прошептала ей на ухо:

— Сейчас я снова позволю вам дышать. Надолго ли — зависит от вас. Вы будете вкратце ознакомлены с настоящими барраярскими методами допроса. Прежде я их не одобряла, но в последнее время начала понимать, что порой без них не обойтись — например, когда ты безумно торопишься.

Нельзя позволить ей догадаться, что я притворяюсь.

— Сколько человек Тейлор расставил вокруг здания, где их посты?

Она слегка ослабила хватку. С остановившимся от страха взглядом Мехта выдавила:

— Нисколько!

— Все критяне — лжецы, — пробормотала Корделия. — Да и Билл не дилетант. — Она подтащила доктора к аквариуму и погрузила ее голову в воду. Та отчаянно сопротивлялась, но Корделия — более высокая, сильная, лучше тренированная — удерживала ее с такой неистовой силой, что сама себе изумлялась.

Мехта обмякла, начиная терять сознание. Корделия вытащила ее и позволила пару раз вдохнуть.

— Не хотите пересмотреть свою оценку? — «Господи, а что если это не сработает? Теперь они уже ни за что не поверят, что я не агент».

— Ох, не надо, — просипела Мехта.

— Ладно, поплавай еще. — Она снова мокнула ее. Вода качалась и выплескивалась из аквариума. Корделия видела сквозь стекло лицо Мехты, странно искаженное, мертвенно-желтое в причудливых бликах от камушков на дне. Изо рта вырывались серебристые пузырьки воздуха, струившиеся вокруг ее лица. Некоторое время Корделия зачарованно наблюдала за ними. «Под водой воздух струится словно вода, — думала она. — Как интересно. Существует ли такая вещь, как эстетика смерти?»

— Говорите. Сколько? Где?

— Нисколько, правда!

— Попейте еще.

Во время следующего вдоха Мехта прохрипела:

— Вы не можете убить меня!

— Ставьте диагноз, доктор, — прошипела Корделия. — Я в здравом уме и притворяюсь сумасшедшей, или сумасшедшая, притворяющаяся нормальной? Растите жабры! — У нее сорвался голос. Она снова погрузила лицо своей жертвы в воду, заметив, что сама задерживает дыхание. «А что если она права, а я ошибаюсь? Что если я действительно агент, и даже не подозреваю об этом? Как отличить копию от оригинала? Камень ломает ножницы…»

Дрожа всем телом, она явственно представила, как держит и держит голову этой женщины под водой, пока та не перестает сопротивляться, пока не потеряет сознание, и потом еще — чтобы удостовериться в окончательной гибели мозга. Власть, возможность, воля — у нее есть все это. «Так вот что чувствовал Эйрел тогда, на Комарре, — подумала она. — Теперь я понимаю… нет. Теперь я знаю».

— СКОЛЬКО? Где?

— Четверо, — прохрипела Мехта. Корделия обмякла от облегчения. — Двое снаружи в фойе. И еще двое — в гараже.

— Спасибо, — машинально поблагодарила ее Корделия, но горло стиснул спазм, и голос ее был едва слышен. — Простите меня… — Она не знала, услышала ли ее посиневшая Мехта, поняла ли. Бумага оборачивает камень…

Она связала женщину и вставила ей кляп — тем же манером, как проделал это когда-то Форкосиган с захваченным Готтианом. Пристроив связанную за кроватью (чтобы не было видно от дверей), Корделия быстро рассовала по карманам кредитные карточки, документы и деньги, затем включила душ.

Она на цыпочках вышла из спальни, отрывисто дыша через рот. Ох, как нужна сейчас минута, всего одна минута, чтобы овладеть собой… Тейлор и санитар куда-то ушли — наверное, на кухню, пить кофе. Не желая рисковать такой удачной возможностью, она не стала задерживаться — даже для того, чтобы надеть ботинки.

О, Боже! В дверях кухни стоял Тейлор, в этот момент как раз подносивший чашку к губам. Она замерли, уставившись друг на друга.

Корделия подумала, что глаза у нее сейчас, наверное, огромные, как у какого-нибудь ночного зверька. Она никогда не умела скрывать выражение своих глаз.

Глядевший на нее Тейлор странно скривил губы. Затем он очень медленно поднял левую руку, отдавая ей честь. Рука была не та, но в правой он держал кофе. Он отпил глоток, спокойно наблюдая за ней из-за края чашки.

Корделия со всей серьезностью вытянулась по стойке смирно, четко козырнула в ответ и неслышно выскользнула за дверь квартиры.

На секунду ее охватил ужас: в коридоре торчал журналист со своим оператором, один из самых несносных и назойливых — тот самый, которого она выставила вчера из здания. Она улыбнулась им, пьянея от волнения — как парашютист, только что сделавший шаг в пустоту.

— Все еще хотите взять интервью? Помедленней, помедленней. Не здесь. За мной ведь следят, вы знаете. — Она заговорщицки понизила голос. — Правительство скрывает информацию. Из-за того, что мне известно, администрация может взлететь на воздух. Это кое-какие сведения о военнопленных. Вы можете… сделать себе имя на этом материале.

— Тогда где же? — азартно выпалил он.

— Как насчет космопорта? У них в баре тихо. Я куплю вам выпить, и мы сможем… разработать план кампании. — Секунды тикали у нее в мозгу. В любой момент может распахнуться дверь их квартиры, и… — Хотя это будет опасно. В фойе меня караулят двое агентов правительства, и еще двое — в гараже. Мне необходимо проскочить мимо них незамеченной. Если узнают, что я разговаривала с вами, возможно, что другого шанса вам уже не дадут. Без шума и пыли — просто однажды ночью вы исчезните, и пройдет слушок о том, что вас «положили на обследование». Понимаете, о чем я?

Она была совершенно уверена, что он не понимал — его канал специализировался в основном на «клубничке», — но видела в его глазах жажду журналистской славы.

Он повернулся к своему оператору:

— Джон, дай ей свою куртку и камеру.

Корделия спрятала волосы под широкополой шляпой и надела куртку поверх формы; шествуя к выходу, она демонстративно несла в руках камеру. Вместе с телевизионщиками она поднялась на лифте в гараж. У входа дежурили двое в голубой форме. Проходя мимо них к машине журналиста, она небрежно вскинула камеру на плечо, заслоняя лицо.

В баре космопорта она заказала выпивку и сделала большой глоток из своего бокала.

— Я скоро вернусь, — пообещала она и смылась, оставив журналиста за столиком с неоплаченной выпивкой.

Следующую остановку она сделала у билетного компьютера, вызвав расписание полетов. В ближайшие шесть часов — ни единого пассажирского корабля до Эскобара. Слишком долго. Космопорт наверняка будут обыскивать в первую очередь. Мимо проходила женщина в форме служащей космопорта. Корделия остановила ее.

— Прошу прощения, не могли бы вы помочь мне? Мне нужно узнать кое-что о частных грузовых транспортах и прочих частных кораблях, которые готовятся к вылету.

Женщина нахмурилась, но через мгновение узнала ее и расплылась в улыбке.

— Вы капитан Нейсмит!

Сердце екнуло и бешено забилось. «Нет… спокойнее…»

— Да. Э-э… Понимаете, журналисты вконец меня замучили. Вы ведь знаете, что это за братия. — Корделия одарила женщину взглядом, приобщающим ее к кругу избранных. — Я не хотела бы снова попасться им на глаза. Может, мы могли бы пройти в какой-нибудь кабинет? Я знаю, что если кто-нибудь здесь и уважает человеческое достоинство, так это вы. Просто вижу это по вашему лицу.

— Правда? — Польщенная и взволнованная служащая уже увлекала ее за собой. В ее офисе имелся доступ к полному расписанию всех полетов, и Корделия быстро пролистала их.

— Хм. Вот этот, кажется, подходит. Рейс до Эскобара, вылет меньше чем через час. Вы не знаете, пилот уже поднялся на борт?

— У этого грузовика нет разрешения на перевозку пассажиров.

— Ничего, я просто хочу поговорить с пилотом. Лично. С глазу на глаз. Можете устроить это?

— Я попробую. — Ей это удалось. — Он встретит вас у посадочного узла 27. Но вам нужно поторопиться.

— Спасибо. Э-э… Вы знаете, меня повсюду преследуют журналисты — житья от них нет. Ни перед чем не останавливаются. Двое самых настырных даже вырядились в экспедиционную форму, чтобы ко мне пробиться. Имеют наглость называть себя капитаном Мехтой и коммодором Тейлором. Ужасно назойливые. Если они начнут здесь вынюхивать, вы не могли бы вроде как забыть, что меня видели?

— О, конечно, капитан Нейсмит.

— Зовите меня Корделия. Вы просто молодчина! Спасибо!

Пилот оказался совсем зеленым — набирался опыта на грузовых кораблях, прежде чем взять на себя ответственность за пассажирские перевозки. Он тоже узнал ее и сразу же попросил автограф.

— Вы, наверное, удивляетесь, почему выбрали именно вас, — расписываясь, начала Корделия. Она понятия не имела, что конкретно собирается ему наплести, лишь следовала интуитивной догадке — кажется, этот парень из тех, кто ни разу за всю свою жизнь не выиграл ни единого конкурса.

— Я, мэм?

— Поверьте, ребята из службы безопасности проверили ваше досье вдоль и поперек. Вы достойны доверия. Да, именно такой вы и есть — по-настоящему надежный человек.

— О… они ведь не могли узнать про кордолит? — Тревога боролась в нем с тщеславием.

— И вдобавок находчивы, — продолжала импровизировать Корделия, гадая про себя, что такое кордолит. Никогда прежде не слышала о таком. — Вы просто идеально подходите для этого задания.

— Какого задания?!

— Ш-ш, не так громко. Я выполняю секретное задание президента. Лично. Оно настолько деликатное, что даже военный департамент не знает о нем. Если это выплывет наружу. возникнут серьезные политические осложнения. Я должна доставить секретный ультиматум императору Барраяра. Но никто не должен знать, что я покинула Колонию Бета.

— И я должен вас туда доставить? — ошарашено спросил он. — Этим грузовым рейсом?

«Похоже, я могла бы уговорить паренька довезти меня на казенном топливе до самого Барраяра, — подумала она. — Но это было бы концом его карьеры». Совесть не позволила ей дать волю занесшимся амбициям.

— Нет, нет. Ваш грузовой перелет должен казаться совершенно обычным. Мне нужно встретиться с секретным связным на Эскобаре. Вы просто возьмете на борт один груз, который отсутствует в таможенной декларации. Меня.

— Но у меня нет разрешения на перевозку пассажиров, мэм.

— Боже праведный, неужели вы думаете, что мы этого не знаем? Как по-вашему, почему сам президент выбрал из множества кандидатов именно вас?

— Ух ты. А я ведь даже не голосовал за него.

Он провел Корделию на катер и устроил ее среди собранного в последний момент груза.

— Вы ведь знаете всех больших шишек в Экспедиции, мэм? Лайтнера, Парнелла… Может, познакомите меня с ними?

— Не знаю. Но… когда вы вернетесь с Эскобара, то встретитесь со множеством шишек из Экспедиционного корпуса и службы безопасности. Это я вам обещаю. — «Причем без обмана».

— Могу я задать вам… личный вопрос, мэм?

— Почему бы и нет? Все задают.

— Почему вы в тапочках?

Она поглядела на свои ноги.

— Прошу прощения, пилот Мэйхью. Это секретная информация.

— О! — пристыженный пилот скрылся в кабине.

Оставшись наконец в одиночестве, она прислонилась лбом к прохладному гладкому пластику дорожного кейса и тихонько всхлипнула, оплакивая свою участь.