"Сергей Абрамов. Потому что потому (Авт.сб. "Требуется чудо")" - читать интересную книгу автора

чисто эстетически, как модель. Написал бы ее, хотя и объяснил вчерашним
лазутчикам, что людей не пишет. И не просто портрет написал бы, а
где-нибудь в поле или - лучше! - среди тех лиловых цветов и с цветами же в
руках, с огромной лиловой охапкой. Но цветы со вчерашнего дня украшали
столы и буфеты на соседних дачах, а девица...
(Сознаемся: слишком много многоточий, но что поделать, если события
требуют хоть секундной передышки - из опасений за психику Вадима, не
привыкнувшего к мистике.)
...а девица шла к Вадиму из леса, одна шла, в той же цветастой
размахайке, только волосы ее были рассыпаны по плечам и по спине, и легкий
ветер с веста трепал их, поднимал, путал нещадно и надувал парусом юбку, и
так это было красиво, что Вадим не удержался, сказал тихо-тихо:
- Стой...
И то ли она услыхала (что невозможно, невозможно, невозможно!), то ли
сама того пожелала, но встала как раз у поваленной сосны, замерла
струночкой, смотрела куда-то поверх Вадима. И он, оглушенный и уж никак не
способный рассуждать логически, начал лихорадочно набрасывать ее портрет
тонко заточенным угольком - пока она стоит, тюка не ушла! - торопясь,
торопясь. А она и не уходила, словно ведала, что он рисует ее сейчас, что
она не просто вовремя возникла, но и так, профессионально выражаясь,
вписалась в пейзаж, что Вадим уже не мыслил его без этой солнцеволосой
русалки или, вернее, ведьмы, ибо, если верить классике, в России даже
ведьмы были ослепительно хороши.
Она терпеливо, замершей свечечкой стояла у сосны минут уже, наверно,
пятнадцать и ни слова не сказала, а Вадим и не мыслил о разговоре, он
работал, забыв даже, что она - живая, что она - из Них, врагиня, так
сказать. Но уж так он был устроен, художник Вадим, что во время работы
напрочь забывал обо всем постороннем, отвлекающем - мирском. Если она шла
у него - работа. А тут, кажется, пошла...
И в это время, будто режиссерским чутьем угадав момент (именно
режиссерским, ибо, как потом рассуждал Вадим, режиссер в сей мизансцене
отменным оказался), на сцену вышли два "адидаса". Они вышли из-за спины
Вадима, прекрасно видя, что он успел набросать на картоне, а скорее всего
давно наблюдая за ним, и, остановившись между ним и сосной, пропели хором:
- Ба-а, знакомые все лица!
Они, ясное дело, девицу в виду имели. Не Вадима же: того намеренно не
замечали. И девица мгновенно ожила от своего столбнячно-портретного
коллапса, заулыбалась, легко перешагнула через сосну и произнесла что-то
вроде:
- Привет, мальчики! Давно жду...
Вадим даже не сразу сообразил, что произошло: он не умел быстро
перестраиваться, переходить от одной реальности (своей, выстроенной) к
другой. К истинной реальности. Именно ей, истинной, и принадлежали
"адидасовские" мальчики, в который раз посягавшие на творческие замыслы
художника. Только вчера Они изменили реальность сразу, срезав цветы еще до
того, как те попали на картон. А сегодня дали побаловаться нежданно
выстроенным, полностью вжиться в него, и только тогда безжалостно
разрушили - увели Девицу, прямо из-под кисти увели. А результат тот же:
испорченный этюд.
- Эй! - крикнул Вадим, еще не ведая, что предпринять дальше.